Заварзин Леонид Васильевич

Родился в 1954 г. в Перми. Окончил Пермское училище культуры и Московский университет искусств. Работал аппаратчиком, художником-оформителем, художником-постановщиком народного театра, литературным сотрудником многотиражных газет, учителем в средней школе, сценаристом районного управления культуры, технологом в строительной компании и т.д.
Печататься начал в конце 70-х годов ХХ века в пермских газетах «Звезда» и «Вечерняя Пермь». Стихи, проза, драматургия, сценарии, юмористические рассказы, карикатуры публиковались в центральных и местных газетах и журналах.
Автор сборника клубных сценариев «Малиновый звон» (1995) и трех сборников сказов: «Верное слово» (1997) и «Звонкие росы» (2003), «Потаённый бор» (2013) вышедших в Екатеринбурге.
Лауреат, дипломант, призёр ряда международных, всесоюзных, всероссийских, региональных, областных конкурсов и фестивалей. Награждён Медалью Министерства культуры России «За достижения в культуре РФ».
Почётный житель села Патруши. С 1986 года живёт и работает в Сысертском городском округе.

 ЗРЯШНОЕ УГОЩЕНИЕ

Сказ про то, как император сысертскую помещицу оконфузил

Осенью 1824 года проезжал через наши края царь – государь всея Руси, император Александр Павлович. Из Александров на державном престоле он первым был, поэтому и звался Александром Первым. Правда, в народе его «кочующим деспотом» рекли. Оттого, что из всех российских монархов он меньше остальных на месте сиживал, по белу свету, ако перекати – поле носился. А за год до своей кончины и к нам, на Урал сподобился залететь.
Той осенью царский обоз шел челябинским трактом на Екатеринбург. Впереди казаки с драгунами скачут, за ними император в открытой колясочке, следом свита в возках и каретах. Как по заказке, для царя и погоды царские стояли – ясное вёдро. Уже не знойно, еще не зябко. В самый раз погодушка. По синь – небу Ярило катается, тракт не пылит, воздух чистехонек да прозрачен, ровно стеклышко хрустальное.
У императора колясочка лаковая, рессоры добрые, подушечки мягонькие – приятственно так–от катиться. Это не на крестьянских дрогах ухабы собирать. Едет Александр, окрестными пейзажиками любуется. А посмотреть у нас есть на что.
Справа – слева, то лужок, то полюшко. То хвойничек, то листвянничек. Березняки – осинники сентябрем повызолочены, сосняки – ельнички малахитовой зеленью глаз радуют. У горизонта холмы да горочки синеют. А то блеснет вдруг серебряным зеркальцем озерцо разливанное. Красотень неописуемая!
Вдоль по тракту деревни – поселочки. Что не сельцо, то церквушечка, что не деревенька, то часовенка. Что ни поселочек, то заводик иль фабричка. И все ухожено, обустроено, видно, что толковый народушко тут живет.
Царь – батюшка всем довольнехонек. Ахает да ручками плещет – вот до чего хороша уральская сторонушка! Говорит своему спутнику, лейб – хирургу Тарасову:
— По нраву ли вам, господин лейб – хирург, сии ландшафты?
— Зело хороши, ваше императорское величество, — отвечает тот. – На мой взгляд, не хуже швейцарских и французских.
— Полноте, любезный, — возражает Александр. – Где Швейцариям с Франциями с этакой красотой равняться? Я то всю Европу вдоль и поперек прошел. У них, спору нет, тоже красот не мало, да все какие – то мелконькие ихние красоты. Словно в мелкоскоп смотришь – в глазах одна рябь и мельканье. А у нас вон, какая ширь – сердце от восторгов заходиться.
— Зато города и веси прелестны. Чистенькие, аккуратненькие, улицы и площади камнем мощены. А дороги, какие! — заступился за Европу Тарасов, тоже бывавший в иноземных краях. – Да и тамошние мастера наших всяко умелистее.
— Что до дорог и порядка, ваша правда, любезный господин лейб – хирург, — говорит император. – А вот мастеров их напрасно выше российских ставите. Возьмите, к примеру, каслинских литейщиков. Нынче на ночном постое в Каслях сами видали, какую красоту они из простого чугуна творят. А булатчики златоустовские, камнерезы полевские? Отчего на Урал – камне мастеровые умелистые? Оттого, что заводское дело толковые хозяева ведут. Не поминаю про Демидовых, Строгоновых, Суслиных, Турчаниновых – их имена не токмо в России, в тех же Европах хорошо известны.
Еще в столице, до нашей поездки были у меня с докладом из канцелярии Главного Управления заводов. Владельца Верхисетского завода хвалили. Будто заводчик этот, наследник известного вам купца Саввы Яковлева, гвардии корнет Алексей Яковлев со своим управляющим Григорием Зотовым, так дело поставили, что иноземных штейгеров завидки чуть не на смерть придушили. Корнет с управляющим деревянные цеха в камены терема перестроили. А для заводского правления настоящий дворец, как у Губернатора возвели. Механическую фабричку открыли, где сами паровые машины ладят, немцам не кланяются. А главное, Яковлев изящный, кровельный лист катает, который ржа вовсе не берет. Верхисетские руку на отсечение дают, что их железо сто лет на крыше будет стоять без покраски.
Еще горный управляющий хвастал, что в заводском поселке везде дерева насажены, бульвары разбиты, прошпекты проложены. Для своих мастеровых Яковлев дома понастроил, церковь Успения поставил и госпиталь – больничку открыл, коей, по словам управляющего, и у моих солдат нет. Гребтиться мне, господин лейб – хирург, самолично поглядеть на яковлевскую вотчину. Все ли там так, как мне докладывали?
— Послезавтра, ежели задержки никакой не случиться, лицезреть изволите, ваше императорское величество, — сказал Тарасов.
— Кто царя задержать осмелиться? – изумленно изогнул бровь Александр.
Лейб – хирург, в обязанности которого входило не только присмотр за здоровьем августейшей особы, но и ведение протокола его уральского вояжа, слегка замявшись, ответил:
— Нынче на ночлег мы должны в Сысерти остановиться. Вчера вечером, когда вы уже почивать изволили, фельдъегерь от тамошней помещицы Натальи Колтаковой прискакал. Доложил, что для встречи вашего величества, владелица завода какие – то затейливые забавы, гулевания и всяческие угощения готовит.
— Какие гулевания, какое угощение! Не люблю этого! – огневился император.
— Не могу знать, — развел руками Тарасов. – Фельдъегерь только сказывал, что угощения на полтыщи душ запасено.
— А не та ли это Колтовская, что вертелась при дворе моего папеньки? – помрачнев, спросил Александр.
Тарасов согласно кивнул, потупив взор. Вмиг слетела вся благость с лица августейшего путешественника. Насуровил бровки, надул губки, запосверкивал глазками – как есть, Зевс – громовержец с Олимпа. Отвернулся от попутчика, замолчал надолго.
Лейб – хирург тоже помалкивал. Он прекрасно знал причину перемены царского настроения. Дело было в не совсем выгодном мнении Александра о Наталье Колтовской. С отроческих лет он помнил эту вздорную и хитроватую уральскую барыньку. При царском дворе, все, от последнего истопника до вице-канцлера ведали об амурной страсти императора Павла к сысертской помещице.
Еще «первый российский пиит» Гавриила Романыч Державин, будучи опекуном заводского имения Колтовской, докладывал в Правительствующий Сенат: «…император в неё доподлинно влюбился и хотел, по его нраву, круто благосостояние ее поправить». Злые языки поговаривали, будто сыновья ее не от мужа, обер – бергмейстера Николая Тимофеевича Колтовского, с которым Наталье богоугодно не пожилось. И даже не от полюбовника Дмитрия Павловича Татищева, того самого, что впоследствии был нашим послом в Неаполе, Мадриде и Вене.
При дворе тишком нашептывали, мол, братовья Колтовские познатней кровей будут. Может, и были это досужие пересуды завистников, а таких при любом государе всегда хватало, кто знает? Только и обратного так никто не доказал.
Наталья Колтовская натурой своей в батюшку, титулярного советника, графа Алексея Федоровича Турчанинова уродилась. А он тот еще был хитрован. Да и посудить, как без хитрости и обмана из извозчиков в графья выбиться? А Турчанинов сумел.
Будучи подлетком он у устюжских обозников на побегушках юзгался. Как–то с обозом из Устюга в Соликамск попал. Зима в тот год рано пришла, обоз и застрял на Каме весновать – ждать летнего пути. От простой поры, Алексей зачастил в соляную варницу местного богатея Михайлы Турчанинова. Купец сразу глаз уронил на бойкого, смышленого парнишку. Лишние руки хорошему хозяину всегда в прок, поэтому и взял его в «ярыжники» — наемные работники. Сколько – то лет прошло, Алексей до приказчика дослужился. А когда купец помер в одночасье, охмурил его единственную дщерь Федосью да женился на ней, чтоб турчаниновский капитал к своим загребущим рукам прибрать. Для этого, при венчании женину фамилию взял. И стал бывший извозчик Алексей Федоров купцом Алексеем Турчаниновым.
При императрице Елизавете Петровне, когда начался дележ казенных заводов, Турчанинов быстро смикитил, где выгоду поиметь. Подкатил к царице с челобитной, мол, нельзя ль «…Тобольской провинции Полевской и Сысертский железные заводы из вашего высокомонаршего милосердия отдать мне, нижайшему вашему подданному в вечное и потомственное владение неотъемлемо без платежа в казну»…
И, чтоб вы думали? Добился – таки своего. Через полтора года Елизавета издала указ: «…Полевской и Северской заводы отдать по прежнему Правительствующего Сената рассмотрению, помянутому Турчанинову, тако же Сысертский завод, именуемый императрицы Анны, с имеющимися на них фабриками, мельницами и протчими принадлежностями»…
Ну, с какой бы радости или какого перепуга, императрице отдавать столь лакомый кусок казенного пирога безродному купчишке, когда за этим пирогом графья да князья в очередь стоят? Кое-кто их тогдашних царедворцев стал подумывать, а уж не тот ли это «Турчанин», незаконнорожденный отпрыск Елизаветы? У дочки Петра Великого от некоего Федорова был тайный сынок, который, женившись на девице Турчаниновой, тоже фамилию супруженницы обосвоил. Ужо поперемывали при дворе косточки новому сысетрскому барину. Только зря старались, Алексей Федорович ни разу об этом не опечалился. Заводы–то при нем остались. С этаким богачеством, хоть горшком зови, в печь поставить все одно не сил, не толку не хватит.
На этом царская милость к скоробогату не кончилась. От Елизаветинской снохи, императрицы Екатерины Великой, Турчанинов графский титул получил. Природная хитрость и изворотливость помогли ему одному из немногих заводчиков дать отпор бунтовщикам Емельки Пугачева. За «сий подвиг» и пожаловала ему просвещенная царица дворянское звание.
С купеческой дочкой Федосьей, Турчанинов пожил недолго. Померла она вскорости, не подарив наследника «ни мужеска, ни женска полу». Алексей не шибко и убивался, сразу же в дом другую хозяйку привел, девицу Фелицату Степановну. Та ему с достатком детушек нарожала – трех парнишонков и, аж пять девок!
Из всех восьмерых, одна Наталья дело отца подхватила. Сумела, как–то оттереть от семейного капитала не только братьев и сестер, но и мамашу, Фелицату. Единолично хозяйничала, управляя заводами по своей воле. А воли и хватки у нее было не занимать. Не зря ее в Сысерти прозвали – «Полковничиха».
С ней – то и выпало вновь встретиться на своем пути императору Александру Павловичу. Что и говорить, венценосец не только не желал этой встречи, но и всей душой противился ей. Оттого и молчал государь, озабоченный невеселой думкой.
— Господин лейб – хирург, нельзя ли позвать того фельдъегеря, что от Колтовской прибыл? – наконец нарушил молчание Александр. – Он наверняка здесь все дороги знает. Хочу спросить, как бы нашему поезду Сысерть стороной объехать?
— Позвать, конечно, можно, — опасаясь монаршего гнева, осторожно ответил Тарасов. – Но доподлинно ли верно будет вашему императорскому величеству из за провинциальной помещицы маршрут менять? Негоже вам, государь, ако беглый тать проселками да околесицами свой путь торить. Нелицеприятная компоментация получается.
Александр снова задумался, потом решительно приказал:
— Зовите фельдъегеря! Будет Колтовской царский визит с затейливым угощением…
Фельдъегерь, совсем молоденький офицерик с только что пробившимися усишками на веснушчатом лице, представ пред грозным самодержцем, вытянулся во фрунт, хлопая белесыми ресницами.
— Рад служить, ваше императорское величество, — заикаясь от волнения, но довольно бойко отрапортовал он. – Все, что не прикажите, исполню должным на то образом!
Пряча улыбку от таковского аники – воина, Александр спросил, указывая на высокую придорожную скалу:
— А ежели прикажу с этого камня спрыгнуть?
— Ради вашего величества, хоть в огонь, хоть в воду! – звонко щелкнул каблуками наваксеных сапог фельдъегерь.
— Полноте, господин корнет, — вновь улыбнулся император. – Не пыжьтесь, не ровен час от усердия из мундира высигните. Итак, вижу – не зря офицерские эполеты носите. Ни в огонь, ни в воду, ни со скалы прыгать вас не неволю. Приказание мое вполне партикулярное. Поезжайте, голубчик, обратно в Сысерть, да передайте помещице, что император решил в ее заводе на ночлег не останавливаться. Пускай она напрасными приготовлениями не обременяется.
Офицерик лихо отсалютовал, вскинув два пальца к козырьку кивера, вскочил в седло и ускакал прочь. Лейб – хирург, выслушав приказ Александра, облегченно вздохнул, в очередной раз, убедившись в мудрости принимаемых государем решений. Это был действительно, самый лучший и деликатный выход из непростой ситуации.
Царский поезд заночевал на ближайшей ямской станции, около Тюбука. Утром следующего дня, император со свитой двинулся к Екатеринбургу. За два часа до полудня, он вынужденно въехал–таки в Сысерть.
Там, несмотря на предупреждение, Александра встречали с великой помпою. На въезде в заводской поселок, водрузили триумфальные врата, украсив их пышной зеленью и поздними осенними цветами. Цветами же выстлали дорогу от ворот до главного сысертского Храма – церкви во имя Симеона и Анны. На площади, напротив собора возвышался широкий, деревянный помост, застеленный дорогими коврами. На помосте поставили два резных трона. Один для Александра, на другом важно восседала сама Колтовская. Причипурена, напомажена, в дорогие, изысканные одежды ряжена.
От помоста до господского дома была спешно построена причудливая, ажурная галерея, по которой должен был прошествовать император в апартаменты заводчицы, где его ждал роскошный обед. Стол, накрытый праздничной скатертью, ломился от невиданных яств и заморских вин.
Для заводского народа, толпившегося на площади в ожидании монарха, тоже было приготовлено угощение – бочка вина и длинный ряд дощатых столов с различными пирогами и прочими постряпушками.
Александр, однако, на то он и был самодержцем, поступил по-своему. Не на миг, не останавливаясь у триумфальных ворот, он быстро подкатил к церкви. Легко взбежал на высокое крылечко, молча приложился к святому кресту, вынесенному навстречу батюшкой. Принял его благословение и, низко надвинув на глаза походную треуголку, все так же молча прыгнул в колясочку. Кони сорвались с места, и через мгновение императорский возок скрылся из вида.
Зело позорный конфуз вышел для Колтовской. Зря она старалась, зря наряжалась, румянилась, зря готовила изысканное угощеньице. Царь так ни разу и не взглянул в ее сторону, не обратил не малейшего внимания на все арки – галереи, не испробовал ни яств, ни вин заморских.
Говорят потом, когда за императором простыл следок, Полковничиха шибко лютовала. Щедро одаривала тычками и затрещинами всех, кто попадался по горячую руку. А приготовленное в барском доме угощение, повелела скормить свиньям и дворовым псам.
Лишь заводское народонаселение в накладе не осталось. И царя повидали и вином с пирогами угостились. Не пропадать же добру.
2008 г.