Орлова Валентина Степановна

Родилась в Сысерти. Окончила Ленинградский финансово-экономический институт. Работала 10 лет на ЗИЛе и 12 лет в НИИ оборонки начальником отдела (г.Москва).
C любовью в своих рассказах пишет о людях, детях, живущих на Урале.

Отец и сын

Денек выдался отличный. Яркое солнце, теплынь. Под ногами шелестит золото осени, лес, сменивший свой зеленый наряд на желтые, красные, багряные одежды, еще наполнен пением птиц.
Василий Егорович походил по лесу, набрал полкорзинки последних осенних опят. Выйдя на опушку, загляделся на рябину, усыпанную сочными красными ягодами. «Осень вспыхнула пожарами рябин», — вспомнил он стихи Бунина. Какая красота кругом!
Удивительная нынче осень, октябрь уж катится к концу, а на термометре днем все еще держится температура не ниже +15 градусов. Дачный сезон закончен. Все уже давно разъехались, а Василию Егоровичу так не хотелось уезжать в город. Он еще долго любовался лесом, на душе было спокойно и хорошо. Выкурив сигарету, он пошел к себе на участок. Почистил и помыл опята, переложил их в пакет: «Завезу сыну. Пусть сноха поджарит с картошкой. Последние грибочки в этом году, пусть полакомятся».
Он уложил в багажник машины вещи, запер двери дома. Хорошо здесь! Но уезжать надо, что-то сердце совсем расшалилось, по ночам такой кордебалет устраивает – 160 ударов в минуту! Как птица бьется о ребра, того и гляди вылетит. Надо врачу показаться.
Он еще раз оглядел свой сад, полыхающую костром рябину, позолоченную березку у забора, улыбнулся им, как бы прощаясь до весны.
Сел в машину и поехал домой.
В Москве заехал к сыну. Миши дома не было, запасные ключи от его квартиры у Василия Егоровича были. Он прошел на кухню, положил в холодильник грибы, поставил в вазу с водой букет осенних цветов для снохи и направился к выходу. Проходя мимо детской комнаты, заметил, как колышутся шторы на окнах от ветерка. Наверное, форточку забыли закрыть. Он подошел к окну, форточка закрыта, а вот само окно – чуть приоткрыто. Он попытался закрыть – ничего не получилось. «Вот строители хреновые. Вечно дома с недоделками сдают, а новоселы потом мучаются с перекошенными рамами и дверьми». Он постоял задумчиво: «Скоро грянут морозы, так оставлять нельзя. Миша очень занят, а вызвать плотника из ЖЭКа – целая проблема».
Он вытащил из кладовки коробку с надписью «инструмент», принес лестницу-стремянку, и взялся за работу. Постукивая молотком по стамеске, снял два слоя стружки. Построгал еще сверху, затем отшлифовал все рубанком. Окно плотно закрылось. Отлично. Укладывая инструмент на место, увидел коробочку с надписью «дверной глазок». Глазок давно пора вставить, а то сноха или маленькая дочурка еще откроют дверь какому-нибудь негодяю. Миша видно давно купил этот глазочек, да все у парня руки не доходят.
Василий Егорович взял дрель, просверлил нужного диаметра отверстие, для крепости посадил глазок на клей «Момент». Нормально. «Ну вот, теперь можно ехать домой. Хотя нет, надо за собой убрать, а то намусорил я им здесь». Взял веник, мокрую тряпку, вышел из кухни. Хлопнула входная дверь. Пришел Миша.
— Отец, ты давно здесь? – хмуро спросил он.
— Минут двадцать. Завез вам грибы, да увидел окно у вас перекосило, решил сделать. Да вот глазок в дверь вставил, — отец стоял и улыбался, ожидая похвалы. Миша почему-то нахмурился.
— А кто тебя просил? Ты что у себя дома? Что ты здесь хозяйничаешь? – недовольно проворчал Миша.
— Я же хотел помочь тебе, сынок, — все еще улыбаясь, оправдывался отец. – Тебе же некогда. А я вот увидел… Сейчас я все подмету и вымою, не беспокойся.
— Я уже достаточно взрослый человек, и хватит меня опекать! Если понадобится что-то сделать, я найму рабочих! Никогда больше не лезь в мои дела! Никогда! Это чужая для тебя квартира!
— Чужая?.. – прошептал старик, часто моргая глазами.
— Да, да, чужая. Здесь живет чужая для тебя женщина, и ей не нравится, что ты здесь хозяйничаешь!
— Это Светка-то мне чужая? Да я свою сноху люблю, как родную дочь. И она меня любит. А ты говоришь «чужая»… Что же, я для вас чужой? Ты хоть в своем уме? Такие слова говоришь отцу! – Возмутился Василий Егорович. – Намусорил я тебе здесь, так я сейчас уберу…
Но Мишу уже «понесло».
— Ты что не понял? Это чужая для тебя квартира, — он вырвал у отца веник и тряпку. – Я все уберу сам.
— Понял… Понял, что я здесь чужой… — хрипло произнес Василий Егорович.
Старик весь как-то сник, сгорбился, и по-стариковски шаркая ногами, поплелся к выходу. Взял в руки куртку, выложил из кармана ключи от Мишиной квартиры и тихонько вышел.
Василий Егорович спустился в лифте на первый этаж. Ноги стали ватными, больно заныло сердце, в голове, как по наковальне, забухали молотки. Он сел на ступеньку, пошарил в кармане, нашел таблетки нитроглицерина, положил одну под язык.
В подъезд вошла женщина.
— Вам плохо? Вызвать «скорую»?
Он отрицательно покачал головой, показывая на таблетки в руке.
— Сейчас пройдет, спасибо.
Он посидел минут десять, потом встал и, покачиваясь, едва волоча ноги, добрел до машины. В голове была пустота, никаких мыслей. Он не помнил, как доехал до дома, как поднялся на свой этаж. Пришел в себя уже сидя на кухне, с беспомощно опущенными руками, низко склоненной головой. Раньше, когда он приходил домой уставший или в плохом настроении, его жена подходила к нему, ерошила волосы на голове, ласково заглядывая в глаза, нараспев произносила:
— Что-то, добрый молодец, не весел, ниже плеч буйну голову повесил?
Она садилась рядом, обняв одной рукой его за плечи, другой гладя по груди, по голове, шептала ласковые слова. От ее рук и слов, как будто новая энергия вливалась в него, усталость проходила, дурное настроение исчезало, и он… улыбался. Сейчас ее уже нет.
Недавно он ушел на пенсию. Потерял работу, растерял друзей. Когда-то встречались часто, по любому поводу: день рождения, праздники, просто встречи, чтобы поболтать. Сейчас пенсионеры не встречаются. Что за встречи за пустым столом? В 91-м году «дорогое» правительство обобрало народ до ниточки, отобрав все вклады, которые лежали на счетах государственного банка. Кто-то откладывал деньги на новую квартиру, проживая по две семьи в одной комнате, кто-то на машину, а кто-то на старость, на лечение. В один день девяносто процентов населения стали нищими.
Василий Егорович горестно вздохнул, — «обманутое поколение, все ждали светлого будущего, если не для себя, то хотя бы для детей». А сегодня он лишился и самого дорогого. «Чужой… Никому не нужный больной старик…». Единственная ниточка, которая связывала его с этим миром – семья сына — оборвалась.
«Чужой… Чужой…» – все шептал старик.
Он долго сидел, глядя в одну точку. Потом тяжело поднялся, взял с полки альбом, стал листать его. Вот его сынок в 6 месяцев, забавный веселый малыш с удивленными глазенками. А вот он пошел в первый класс. Стоит с букетом цветов и ранцем за плечами, крепко ухватившись за руку отца. А вот ему 11 лет. До этого они были очень ласковы друг с другом, а после одиннадцати лет сын стал, видимо, взрослеть, уклонялся от «телячьих нежностей», и не позволял даже погладить по голове, стеснялся проявления своих чувств. А это выпускной вечер в школе. Миша с друзьями. Миша с девочкой, которая ему нравилась. А здесь они втроем: мать, отец и сын. Счастливые!! Улыбка до ушей, глаза у всех сияют!
Милый мальчик, вот он и вырос. Пошли свадебные фото, а затем снимки прехорошенькой малышки, внучки Василия Егоровича, которую он очень обожал.
Василий Егорович просмотрел все снимки, как будто заново прожил свою жизнь. Старик закрыл альбом. Вот и кончилась жизнь, и он больше не нужен никому… Чужой!!!
Василий Егорович уронил альбом. Губы его задрожали, глаза наполнились слезами.
— За что? За что?! Ведь я их так любил… А он говорил с такой ненавистью… Ну за что?.. Я же хочу как лучше… — едва шевеля посиневшими губами, повторял старик.
Он зарыдал громко, навзрыд, как рыдают над могилой любимого человека. Вдруг резкая боль пронзила сердце. Боль все разрасталась, отдавая в левую руку, под лопатку, подкатывая к горлу.
Василий Егорович потянулся к телефону, чтоб вызвать «скорую», но передумал. Зачем? Жизнь потеряла всякий смысл… «Кому я нужен»? Новый, еще более сильный приступ все же заставил Василия Егоровича набрать 03. Он назвал свой адрес… Ох, как плохо… как больно… Какая дикая непереносимая боль… А как же «скорая»? Дверь ведь заперта…, — Собрав последние силы, испытывая чудовищную боль при каждом шаге. Он все же добрел до двери, открыл замок. Силы покинули его, и он упал в коридоре. «Вот и все… Прощай, сынок… Будь счастлив… Я тебя очень любил…».
«Скорая помощь» опоздала. Василий Егорович умер от обширного инфаркта.

А в это время Миша вошел в детскую. Дочурка сидела у телефона, накручивая диск.
— А ну-ка, дочка, спать. Время уже позднее. Давай в постельку.
— Папа, я хотела пожелать дедушке спокойной ночи и поцеловать его перед сном. Сначала было занято, а теперь никто не отвечает.
— Он, наверное, у соседа, своего приятеля. Может на меня жалуется. Он сегодня заезжал к нам, но у меня было мерзкое, отвратительное настроение. Я был так расстроен и взвинчен, а он попался под руку. Кажется, я что-то обидное ляпнул отцу, не помню уже что. Он обиделся. Старики народ обидчивый. С ними так тяжело разговаривать. Завтра позвоню. Извинюсь.
Он уложил дочку в постель. Рассказал сказку, погладил по головке и поцеловал.
— Я тебя очень люблю. Спи, малышка. Спокойной ночи. – И улыбнулся. Вот так и его когда-то укладывал спать отец и всегда говорил: «Я тебя очень люблю, спи, малыш». Все повторяется.
Он подошел к телефону:
«Отец, наверное, уже дома. Пожелаю ему спокойной ночи. Извинюсь и скажу, что я его тоже очень люблю».
Он поднял телефонную трубку, набрал две цифры, взглянул на часы: 22.00. «Наверное уже спит. Старики рано ложатся. Позвоню завтра». — и он положил трубку на рычаг.

Боцман

Июль месяц. Северное лето скупое на тепло. При температуре 17-19 градусов все уже в сарафанах, легких теннисках, и пляж в Архангельске, как в Сочи, забит отдыхающими. Приезжие из средней полосы и с юга в пиджаках, плачах, свитерах с ужасом смотрят на купающихся, зябко поводя плечами. А нам, северянам, надо спешить, лето здесь очень короткое, и надо успеть ухватить хоть немножко солнышка.
Мы с подружками загораем на крыше сарая и договариваемся о завтрашней поездке в Архангельск на пляж, как вдруг прибегает соседка Нина и сразу кричит:
— Девчонки, айда завтра в лес за морошкой. Морошку несут корзинами!
— А что это за морошка? – спрашиваю. Я здесь новенькая, всего два месяца назад моего мужа после окончания летного училища направили сюда на работу.
Девчонки тоже жены летчиков, все молодые, по 20-25 лет. Аэродром расположен на острове, островок 3 км в ширину и 7 км – в длину. Мужья все время в полетах, а для нас работы здесь нет, и мы умираем от скуки.
— Да ты что? Никогда не ела морошки? Это наша северная ягода, на вид как малина, только оранжевого цвета, пресновата на вкус, но какая душистая!
После небольших уточнений решили – завтра идем в лес за морошкой. Встреча в шесть утра у пристани. Сначала я идти в лес наотрез отказалась, так как совершенно не умею ориентироваться в лесу: стоит мне зайти в лес на 50 метров, и я уже не знаю, в какую сторону возвращаться.
— Девчонки, придумала! – наша Нина найдет выход из любой ситуации.
— Значит так, я беру приемник на батарейках, вешаю его себе на шею, как ботало на корову, врубаю музыку, а вы держитесь в пределах слышимости звука приемника, все время будете где-то недалеко от меня и не потеряетесь. Со мной не заблудитесь!
— А как же мы одни, без мужчин?
— Ха-ха-ха! Ты в лес за морошкой идешь, аль зачем? На что тебе мужики?
— Для охраны.
— Не бойся, здесь на Севере люди добрые, никто нас не обидит.
— Уговорили! Завтра в шесть у пристани. — Хотя какое-то нехорошее предчувствие было, я все же согласилась.
Мы ходим по лесу, у Нины «коровье ботало» работает исправно, музыка слышна далеко. Идем, горланим песни. Я в таежном лесу впервые и мне немного страшновато, вместо цветов и травы под ногами мох или папоротник. Прошли минут 40, и вдруг девчонки с визгом помчались на поляну. Поляна вся усеяна низенькими «ползучими» растениями с ярко-оранжевыми крупными ягодами! Кругом необыкновенный, дурманящий запах!
Я сначала бросала ягоды не в корзину, а себе в рот. Возьму ягоду, раздавлю ее языком и пьянею от аромата! Потом стала быстро собирать в корзинку. Чем дальше я шла, тем больше было ягод, стала попадаться и брусника.
Наконец, корзина моя наполнилась, и я едва разогнула спину. Теперь можно и передохнуть. Посмотрела на часы, время – 13.00. Мы решили возвращаться в 15, еще два часа в запасе, а мне уже некуда собирать. Может, Нине помочь, у нее корзина огромная. Смотрю по сторонам, где же девчонки? И почему такая тишина? Мы же договорились, что приемник будет работать постоянно, как наш ориентир. Странно.
— Нина-а-а! Ау-у-у! Та-ма-ра-а-а! – тихо.
Я долго кричала – тишина. «Ну вот, распелась и забыла прислушиваться к приемнику и, конечно, уплелась в сторону. А может быть, они ушли вперед, а я отстала? Скоро они должны возвращаться обратно, подожду».
Полежала на травке, съела бутерброд, на душе становилось тревожнее. Прождала до 15 часов. Запаниковала. Пробежала далеко вперед, покричала, затем металась по сторонам, охрипла от крика. Никого! «Вот это да! Сходила за морошкой! Мамочка родненькая, пропала я, не выбраться мне из этой тайги».
Наревевшись досыта, стала опять кричать. Бесполезно. Вот дура! Черти понесли меня в этот лес, ну на что мне эта морошка?! Я со злости забросила корзину с ягодами в кусты. Уже 18 часов. В лесу начинает темнеть.
Спокойно. Только спокойно. Надо что-то придумать. Вспомнилось из ботаники: на деревьях ветки гуще с южной стороны, а с северной стороны деревья обрастают мхом. Осмотрелась. Действительно, с одной стороны деревья более мохнатые, значит, юг – там. Но в какую сторону идти? Надо вспомнить. С Кегострова на пароходе мы доплыли до причала «Соломбала», затем на пригородном автобусе проехали три остановки от Архангельска на восток. Значит, мне надо держать направление на запад. Тащусь… Устала, опухла от слез, и на тебе, еще напасть! Заморосил дождь, в лесу стало темнее. Вскоре я промокла до ниточки, тащусь, сама не знаю куда. Вышла на поляну, здесь немного посветлее. Прошла еще минут десять, что это? Тропинка! Я же иду по тропинке! Ура! Прибавила шагу, но вскоре дождь усилился, потемнело, пришлось сбавить ход, чтобы не сбиться с едва заметной тропочки.
Не знаю, сколько я брела, пока не дотащилась до маленькой бревенчатой избушки. Увидев избушку, я или от страшной усталости и холода, или пережитого стресса смотрела на нее тупо, не испытывая ни удивления, ни радости. Летчики часто бывают на охоте, и рассказывают, что в тайге кое-где построены охотничьи избушки, где местные охотники неделями живут, охотясь на пушного зверя и волков. Иногда и рыбаки, идущие издалека, останавливаются на ночевку. Слышала, что на Севере существует неписаный закон: каждый, кто ночевал в избушке, оставляет часть своих оставшихся продуктов — чай, сухари, спички, соль, крупу и прочее. Ребята говорили, что, уходя, даже водку оставляли, — вдруг понадобится кому-то согреться или промыть рану.
Дверь избушки была закрыта на деревянную вертушку. Вошла. Темно, справа от меня виднеется лежак, кажется, покрытый соломой. Посередине – маленькая железная печурка. Почти на ощупь обследовала жестяные коробки, стоящие на полке. Нашла свечу, спички. Зажгла свечку, заглянула в печурку – там дрова, и под ними даже уложена береста для растопки. Спасибо вам, добрые люди!
Сухие дрова разгорелись быстро. Сняла с себя одежду, отжала, развесила на гвоздиках и всяких выступах для просушки. В одних плавочках села на табурет возле печки, меня всю колотила дрожь. Печка быстро нагревалась, вскоре ее железные бока раскалились докрасна. Я наконец-то согрелась. Нашла еще дров, подбросила, пока сушится одежда, прилягу, отдохну, я ведь 15 часов на ногах. На гвоздике у двери висел какой-то драный плащ, постелила его на лежак поверх соломы. Решила, полежу только чуть-чуть, пока моя одежда подсохнет.
Тепло и невероятная усталость взяли свое, и я провалилась в сон.
Проснулась от яркого слепящего света, открыла глаза, в мое лицо направлен свет от яркого фонаря. Потом луч света скользнул по моему телу, и удивленный голос произнес:
— О-о-о! Вот это подарочек приготовил мне Господь! Какая очаровашка дожидается меня в моей постели!
Я инстинктивно прикрылась руками. Он сделал еще шаг, и, не помню как, я вылетела из избушки. Я мчалась между кустами, ничего не соображая. Пришла в себя, когда услышала его зычный голос.
— Девушка, стойте! Остановитесь! Я напугал вас? Да не бойтесь же вы, остановитесь! Черт возьми, вы что, решили голышом в город бежать?!
Я резко остановилась. Действительно, вся моя одежда сушится в избушке. Стою, спрятавшись за дерево. Час от часу не легче! Что за напасть на меня такая!
Он посветил фонариком по сторонам.
— Где вы? Откликнитесь! Да не бойтесь же! Неужели медведи и волки, которые тут бродят, страшнее меня?
Я молчала.
Постоял, развернулся и ушел. Я стояла в оцепенении, не в силах ни соображать, ни двигаться. Вскоре дверь опять открылась, мужчина сделал несколько шагов, постоял у дерева, отошел, осветил фонариком дерево.
— Я вынес вам одежду, а то еще умрете от воспаления легких, если волки не съедят, а потом отвечай за вас. – Он отошел к двери, еще раз осветил одежду на дереве и скрылся.
Я подождала минуту, сделала несколько шагов, постояла еще, потом подбежала, сорвала с дерева одежду и обратно в кусты. Оделась. Он мне вынес еще не совсем просохшее мое платье и свой толстенный огромный свитер. При моем росте 170 сантиметров свитер закрывал мне коленки, в него поместились бы еще три таких, как я.
Несмотря на платье и теплый свитер, я не могла унять дрожь. Зубы мои все равно стучали. В лесу было сыро после дождя, я – босиком на мокрой траве. А может, меня била дрожь не столько от холода, сколько от мыслей о волках? Запахло дымом. Он что? Опять растапливает печку? Но там ведь и так тепло! Я тихонько обошла избушку с другой стороны и заглянула в малюсенькое оконце. Незнакомец сидел за столом, перед ним стояла бутылка водки, он что-то разворачивал из фольги и ел. Вот черти его принесли! Сидит в натопленной избушке, жрет, пьет, а я тут стучу зубами. Да уж, если он выдует всю бутылку, то неизвестно, кто будет страшнее, медведь или этот громила. Я пристроилась к избушке спиной, чтоб защитит себя от волков хотя бы с тыла. Села на корточки, натянула свитер до самых пят и вся превратилась в слух, не затрещит ли где ветка. Но мне мешали звуки из домика. Мужчина ходил, скрипел половицами, чем-то стучал, кашлял. Вышел на крыльцо, постоял, покурил, снова «позыркал» фонариком.
— Ну, хватит!!! – гаркнул он. – Марш в дом, непослушная девчонка! Еще не хватало мне потом отвечать за тебя! На столе в фольге мясо, в котелке горячий чай, и выпей водки, если не хочешь серьезно заболеть. А я ложусь спать.
Ишь, раскомандовался! Голос у него очень мощный, слова произносил резко, как команды. Не иначе, как служит боцманом на корабле, только там нужен такой голосище, чтобы его команды слышали даже во время штормов. «Боцман» еще раз осветил все вокруг, что-то пробубнил и ушел. В голове застряли слова о горячем чае, желудок свело при мысли о еде. Заглянула снова в оконце. Боцман укладывался на ночлег прямо на полу под окошечком. Минут через 15 раздался храп.
Больше я не выдержала, тихонько приоткрыла дверь. Ну и жара!
Просунула голову в дверную щель. Боцман лежал ко мне спиной и храпел. На цыпочках вошла, постояла, подошла к столу, взяла бутылку с водкой и прямо из горлышка хлебнула несколько глотков. Дыхание перехватило, я закашлялась и отскочила обратно к двери. Мужчина продолжал храпеть. Схватила кусок мяса, зажала в руках его складной ножичек и забралась в уголочек на лежанке. Спать я не буду, просто подожду, а как только немного рассветет – убегу.
И все-таки я заснула… Проснувшись от скрипа половиц, я сильнее вжалась в угол, и еще крепче сжала в руках «складешок». Боцман вышел, через две минуты вернулся. Фыркнул, взглянув на меня и на нож, лег и опять захрапел.
Было уже светло. Я тихонечко встала, выскочила из избушки, и «дунула» по тропинке.
Сзади раздался раскатистый хохот.
— Если вы направились в Архангельск, то это – в противоположную сторону!
Я оглянулась. У избушки стоял высокий, плечистый мужчина, обросший бородой, и заливисто хохотал. Держа ножичек наготове, лесом обогнула опасную избушку, и босиком по острым камням, крапиве, гальке, жалея, что не схватила свои туфли, я побежала в другую сторону. И кофта теплая моя осталась там, а в ней деньги на проезд. Да… Кофта…. А что же мне делать с его свитером? Вот, наверное, проклинает меня! Это называется, отблагодарила за ночлег. Сняла свитер, повесила его на дерево у тропинки на самом видном месте, «складешок» воткнула в дерево. И бегом, что было сил, к городу, домой!!!
7 ноября – праздник. В ресторане «Северное сияние» приглашены передовики производства. В зале расставлены длинные столы с табличками, где указывались отведенные места летчикам, морякам, работникам целлюлозно-бумажных комбинатов и др.
Сначала был доклад о достижениях области. А потом за каждым столом произносились свои профессиональные тосты. Мужчины наши умудрились «поддать» еще до этого, были шумные и веселые. Рядом с нами сидели Володя-вертолетчик и его красавица жена Инга. Ей было тоже 22 года, нас объединяла крепкая дружба и аэрофлотовские будни.
Кто-то произнес тост. И сказал, что пить за него надо стоя. Мы встали. Вдруг Инга толкнула меня в бок.
— Посмотри в сторону моряков. Вон тот здоровенный детина давно не сводит с тебя глаз.
Я посмотрела в ту сторону и увидела мужчину в красивой морской форме. Он смотрел в упор, будто пытался что-то вспомнить. Спустя некоторое время я снова оглянулась, он улыбнулся и кивнул мне головой, словно мы были знакомы. Ну и нахал! Мне как-то стало не по себе. Я смутилась, покраснела, неловко повернулась и случайно опрокинула рюмку – разбила.
— Дорогая, ты напилась! – засмеялся муж, — щеки твои пылают, в глазах лихорадочный блеск. Ты просто великолепна! – обнял и поцеловал. – Пойдем танцевать, мы сегодня должны завоевать приз по танцам!
… Звучала музыка, мы танцевали, кругом улыбающиеся веселые лица. То в одном, то в другом месте слышались взрывы смеха.
— Друзья мои! – услышала я громкий голос, — я предлагаю тост за женщин!
Оглянулась. Мужчина в морской форме стоял с поднятым бокалом и продолжал свой тост, глядя на меня. Мое сердце чуть не остановилось при звуках этого голоса! Откуда мне знаком этот голос?! Где я могла его слышать? Он что-то еще говорил о прекрасных дамах, воспоминания о которых согревают сердца моряков, когда они бороздят моря и океаны.
Голос… Голос… Мамочка! Да это же «боцман»! Ну, конечно, боцман из охотничьей избушки! Вот почему я готова была провалиться сквозь землю от его голоса и взгляда. Вот уж поистине мир тесен! Он выпил бокал, весело рассмеялся и подмигнул мне. Нахал!!! Какой же нахал! Все! Больше я ни разу не взгляну в его сторону! Черти принесли его на этот праздник! Он мне все настроение испортил! Нет, ну как он смеет так нахально улыбаться, да еще подмигивать!
— Дор-ро-гая, я все понял, щас пойду и набью ему морду, — муж был уже «хорош». Я потащила его танцевать.
Вечер уже заканчивался. Объявили: приз за танцы присужден Инге с Володей. Мы бросились их поздравлять. Инга, обнимая меня, шепнула:
— Держись. Твой капитан, кажется, решил пригласить тебя на танец.
И, правда, «боцман» шел через весь зал в нашу сторону и улыбался. Подойдя, раскланялся.
— Вы сегодня очаровательны, — наклоняется к уху и шепотком, который, наверное, был слышен в другом конце зала, произносит. – Вы в ту ночь так внезапно исчезли, дорогая Золушка, что оставили у меня свои туфельки. Куда прикажете их доставить?
Я оглядываюсь на мужа. Он стоит бледный, кулаки сжаты, глаза наливаются кровью… Нет, дальше лучше не рассказывать…
Прошло 4 года. Мой муж перевелся в другой город. Мы получили квартиру в авиагородке, и, счастливые, наводили с мужем в новой квартире уют и красоту.
— А не пора ли нам перекусить? Пока я сверлю дырки для карнизов, может, добежишь до магазина? Мне ветчину и бутылку пива. Да! И не забудь купить свежие газеты!
По пути из магазина купила газеты. Тихонько иду и на ходу разворачиваю газету. Вверху, во весь газетный лист заголовок «В северных водах затонуло наше судно». Ниже текст. На середине страницы фотографии погибших моряков.
Крупным планом три фото, наверное, командный состав судна. Взглянув на одну из них, я вздрогнула и остановилась. Боже мой! Нет! Не может быть!.. Не может быть! Неужели это боцман? Боцман из той таежной избушки? Боцман, который наделал столько шуму тогда, в ресторане? Да… Та же улыбка и смеющиеся глаза… Это он… Под фотографией подпись: Николай Карпухин, штурман. Так вот оказывается, тебя звали – Николай Карпухин. И вовсе ты не боцман, а штурман.
Я свернула к летному полю, села на груду битого кирпича и не могла оторвать взгляд от фотографии. Я вспомнила его свитер, почти до пят, его раскатистый смех, когда побежала не в ту сторону, его заботливые слова про горячий чай и водку, чтобы не простудилась… Штурман… Николай Карпухин…
«Дорогая золушка, вы оставили свои туфельки»…
На летном поле то взлетали, то садились самолеты. Поодаль мальчишки играли в футбол. А я все сидела и плакала. Прощай, боцман. Прощай, Николай Карпухин…

Большая «Кругосветка» или Как внук бабушку лечил

Ну и жара! Барометр будто зашкалило на отметке +32 градуса. Говорят, в Москве в июне месяце 120 лет не было такой жарищи.
Дачники копались на огородах ранним утром или поздним вечером, остальное время прятались в тени. Диктор по радио советовал завесить окна простынями, чаще смачивать пол.
Все ходили как сонные мухи. Все. Кроме нашего восьмилетнего внука. Игорь ходил с таинственной улыбкой и хитрющими глазенками. Они с приятелем Артемом явно что-то замышляли. Мы с мужем насторожились, стали к ним внимательно приглядываться. Они чертили какие-то карты на ватмане яркими фломастерами, составляли списки, складывали в школьные рюкзаки автоматы, мобильные телефоны, прочие игрушки. Видимо, как всегда готовились играть в войну или разведчиков. Все как обычно. Мы с мужем расслабились, и нам это дорого обошлось.
— Бабушка, можно мы чуть-чуть погуляем? — спросил Игорь.
— Ребятки, сейчас жара, может быть тепловой удар, лучше поиграйте на втором этаже, там, у балкона на сквознячке прохладнее, — отговаривала я их как могла.
— Бабушка, ну мы не долго, вон за нами и ребята уже зашли. Мы скоро вернемся.
У ворот стояла группа мальчиков и девочек лет по 10-12. Они звали Игоря. Дед заступился за внука, и я сдалась, хотя и с каким-то тяжелым предчувствием. Мальчики выехали за ворота, я им крикнула в след:
— Кататься только у дома! Далеко отъезжать запрещаю!
— Да, да, я скоро! — и Игорь умчался вместе со всей компанией… Прошло два часа. Наступило время обеда. Внук не вернулся, Мы, как заводные, ходили из угла в угол по комнате, постоянно посматривая на окна. Вдруг мы увидели на дороге группу ребят, которые сопровождали наших мальчишек. Муж выскочил за ворота, подбежал к ним.
— Ребята, а где Игорь?
— Не знаем. Они с Артемом уехали в большую «кругосветку». А что, их еще нет?
— Куда?! — воскликнул муж, что еще за «кругосветка»?
— А это такой маршрут, через деревни, мимо пруда, по лесу и дальше.
— И вы бросили в лесу одних малышей?!
— А мы с ними и не ездили. Мы проводили их только до конца наших участков, дальше нам родители ездить не разрешают. — Я схватилась за сердце, малыши в лесу одни, они в опасности.
Взглянув на меня, муж побежал в дом за таблетками.
— Ребята, вы знаете маршрут этой «кругосветки»? Может, кто-нибудь съездит с нами на машине и поможет нам найти их? — я умоляюще смотрела на ребят.
— Не-е-е-т. В прошлом году мы по средней «кругосветке» ездили, и то, когда вернулись, все пять бабушек сговорились и нам так досталось! Больше мы далеко не ездим.
— А почему вы Игоря не отговорили или нас не предупредили? Вы же постарше, понимаете, малыши одни в лесу, в чужих метах, это так опасно.
Они равнодушно пожали плечами и ушли. Подбежал муж, дал мне валидол, положил таблетку и себе под язык. Ноги мои стали, как ватные, я опустилась на ступеньки крыльца. Мое воображение рисовало страшные картины. Муж с посеревшим лицом присел рядом. Потом быстро вскочил.
— Мы теряем время. Быстро в машину! Дом не закрывай, вдруг без нас вернется.
— А куда ехать? В какую сторону, ты знаешь?
— Раз «кругосветка», значит, путь пролегает по деревушкам вокруг наших дач…
— Время уже три часа. Господи! Что с ними?
— Хватит, успокойся, а то накаркаешь.
Машина долго не заводилась, мы нервничали. Отъехав метров триста от дома, увидели, из-за кустов поворота вынырнули наши «путешественники».
Артем нас заметил первым.
— Игорь, нас ищут! — крикнул он. — Ну, сейчас начнется! Порки не избежать!
Игорь прошмыгнул мимо машины к даче. Мы не сразу пришли в себя. Ошалелые от пережитого и от таблеток, и от жуткой жары, мы минут десять сидели в машине. Затем развернулись и поехали домой.
Велосипед, кроссовки, рюкзак и грязная одежда были брошены у веранды. Виновника переполоха нигде не было видно. Муж взял меня за руку.
— Спокойно, только спокойно. Он вернулся, все хорошо. Позже я поговорю с ним сам.
Мы прошлись по комнатам. Игоряшки нигде не было. Постояли в растерянности, вдруг на втором этаже раздался грохот.
— Господи! Что еще он там вытворяет?
— Я баррикадируюсь!!
— А ну, слезай немедленно! — крикнула я. — Рассказывай, где вас носило? Ты знаешь, что у нас с дедом сердечные приступы начались? Ты хоть представляешь, что мы пережили за эти три часа?
— А ну, слезай быстро!
— Ни-за-что, — твердо ответил внук. Мы с мужем сели за стол. Нам нужно было успокоиться.
— Слезешь, слезешь. Есть захочешь — слезешь. Ну, уж я тебе задам!! — Заверила я его.
— А за что? Что я такого сделал? Что, я каждую минуту должен докладываться, куда и к кому я иду?
— Да, должен. Ты еще маленький, тебе всего восемь лет!
— Дед, — послышался сверху. — Я тебе теплицу помогал строить? Реечки пилил? Гвоздики забивал? Как работать, так я большой, а в путешествие идти, так нельзя, еще маленький?!
— А скажи, дед, — продолжал он, — ты в детстве уезжал на велосипеде путешествовать? Спал в лесу, в стоге сена? Купался в горных речках? Ну, скажи, скажи мне, ты же сам рассказывал.
Дед растерянно подергал себя за усы.
«Так вот откуда ветер дует»! — Я схватила половник и погрозила деду,
— Надо думать, что можно рассказывать ребенку!
Дед сделал умоляющее лицо.
— Ну, ты даешь, Игорь. Я тогда в седьмом классе учился, мне тринадцать лет было, а ты только во втором классе. Разницу сечешь? Да и времена были другие, ни бандитов, ни отморозков всяких. А сейчас жуть, вечером на улицу в городе не выйдешь. А ты еще беззащитный, маленький. Мы так испугались за тебя. Ведь ты весь день голодный, бабушка волнуется.
— А мы там ели. Мы взяли из холодильника апельсиновый сок и халву. Там такой пруд! Вода чистая-чистая! Ну, мы и накупались! А потом все съели.
Я ойкнула и снова схватилась за сердце.
— Ты же плавать не умеешь! И лезешь в незнакомый пруд! Это ж надо, одни бродят по лесу, купаются без взрослых! Ну, погоди, только слезешь, я покажу тебе, как в походы без взрослых ходить!
Со стороны соседей, где жил Артем, раздавались крики и шум, видимо, там уже во всю шла воспитательная работа. Мы сидели и молчали.
— Дед, а у нас есть докторская колбаса? — неожиданно послышалось сверху.
— Есть.
— Я спущу тебе веревку с балкона, привяжи мне несколько бутербродов, только потолще. А когда ты на втором этаже закроешься, я тебе пиво на веревочке передам. А? Идет? — дед заулыбался. Идея ему понравилась.
— Слезай, — сказала я Игорю, — обед уже на столе.
— А наказывать будешь?
— Обязательно. Завтра будешь сидеть под домашним арестом, и на два дня спрячу велосипед.
Видимо, такое наказание его устраивало, он запыхтел, разбирая баррикады. Быстро выбрался из своего укрытия, помыл руки, сел за стол, пододвинул к себе поближе все, что было на столе, и «заработал». Мы с дедом ласково смотрели на него и улыбались.
Закончив обедать, внук радостно объявил:
— Бабушка, вот ты ругаешь меня, а я тебе подарок привез. — Он вытащил две банки, наполненные водой.
В одной были три пиявки, черные бесформенные червяки, которые все время меняли свою форму, то вытягивались в ниточку, то сжимались и становились короткие и толстые, все время присасываясь к стенкам сосуда, противно извиваясь.
— Что это? — с отвращением спросила я.
— Пиявки. Ты же их в Москве по всем аптекам искала, чтобы вылечить тромб на ноге. А там, на пруду их столько, можно всю Москву вылечить, я и зачерпнул. Сейчас мы с дедом будем тебя лечить.
Наверное, у меня на лице было написано такое отвращение, что дед от души расхохотался.
— Молодец, Игорек! Заботишься о бабушке. Ну-ка, бабулька, подставляй свою ножку, сейчас мы мигом твой тромб ликвидируем.
Игорек, обрадованный похвалой, подал вторую банку, там было штук десять маленьких лягушат. Обычно большие лягушки вызывают у меня чувство брезгливости, но эти маленькие были такие симпатичные и резвые.
— Игорек, а лягушки от чего вылечивают? — спросил в конец развеселившийся дед.
— Не знаю. Это я на всякий случай. У бабушки сердце больное. Пиявок мы приложим к больной ноге, а лягушек можно просто высыпать за пазуху, поближе к сердцу, может, полегчает.
Дед катался по дивану, он хохотал и не мог остановиться. Похоже, что идея насчет лягушек ему особенно понравилась. Игорь стоял рядом гордый, что он вылечит сейчас бабушку. А дед все хохотал.
— Дед, ну хватит веселиться. Бери пиявку и прикладывай к больному месту на ноге.
Я с готовностью положила ногу на стул, и показала на тромб, где необходима помощь пиявки. Согласно науке, пиявка прокусывает вену, впрыскивает какое-то вещество, растворяющее тромб и высасывает плохую кровь. И тромба, как не бывало. Чтобы вылечиться и не мучиться с всякими мазями, я готова была пройти эту экзекуцию.
— Ну, дорогой, теперь мое здоровье в твоих руках, — сказала я мужу. Но он почему-то сразу перестал смеяться.
— А почему я? Игорь принес, пусть он и лечит.
— Давай, давай, дед, покажи как дорого тебе бабушкино здоровье, — подначивал внук.
Дед открыл банку, взял пинцет. Но ухватить пиявку было не так-то легко. Дед растерялся.
— Давай, дед, покажи, что ты мужчина. Неужели ты червяка испугался, и не можешь взять рукой?
— А, может, мы сначала лягушками займемся? Бабушка, видишь, до сих пор валидол под языком держит. — Оттягивал процедуру дед.
Он взял банку с лягушками, посмотрел через стекло на резвящихся лягушат и открыл пробку. Первый же лягушонок выпрыгнул, как джинн из бутылки. Он вцепился деду в усы, прыгнул на ухо, и скрылся за ворот рубашки. Дед замахал руками, забыв закрыть банку с лягушками, а они, одна за другой, выпрыгивали на свободу. Под визг довольного Игоря я вылетела из комнаты.
Соседка через забор спросила:
— Вы, какую программу смотрите? Наверное, комедию показывают, слышу смех, визг.
— Уже все кончилось, — ответила я.
Из дома доносятся звуки беготни, прыжков, грохот падающей мебели.
— Чем они там занимаются?
— Лягушек ловят, — ответила я.
Соседка подозрительно посмотрела на меня, уж не перегрелась ли я на солнце. Наконец, из дома вышли довольные дед с внуком, и направились к канаве с водой.
Возвращаясь, дед крикнул мне:
— Можешь заходить. Мин нет. Дом обезврежен
Соседка хмыкнула, покрутила пальцем у виска и удалилась подальше от забора.
Я вошла в дом.
— Где пиявки и лягушки?
— Мы всех переловили и отнесли в канаву. Бабушка, а насчет пиявок ты не волнуйся, я еще принесу.
— Нет, миленький. Спасибо, дорогой, но я вспомнила, что в аптеках продают стерильных пиявок, а эти из пруда грязные, с тиной, можно инфекцию занести. Спасибо тебе за заботу, дружок. А лягушек вы всех переловили? Ни одной не осталось? — на всякий случай уточнила я.
— Вроде, одной не хватает, — задумчиво произнес внук, — может, она в твоей постели спряталась?