Дзех Дмитрий Дмитриевич

Родился в 1943 году на Украине. В возрасте 3-х лет осиротел, воспитывался в детском доме. В 1966 году окончил Кременчугское летное училище Гражданской авиации. Более 25-ти лет отлетал на вертолетах в Восточной и Западной Сибири, на Урале. Прошел ступени от второго пилота до командира эскадрильи. В 1971 году закончил (заочно) филологический факультет Иркутского Государственного университета. Более 30 лет прожил в г. Екатеринбурге, сейчас на пенсии, живет в г.Сысерти. Любит литературу, природу, рыбалку.

Рассказы

Майский лес

Хорошо оказаться теплым солнечным майским днем в сосновом лесу! Накануне, под утро, прогремела быстрая, короткая гроза, освежив землю теплым дождем, который ей так был нужен.
Я иду по широкой лесной просеке, наслаждаясь молодой буйной зеленью разнотравья, кустарника. Молодые сосенки, ели выбросили нежно зеленые кисточки свежих побегов, в воздухе уже чувствуется ароматный настой хвои, лесных цветов. Просека, по которой я иду, представляет собой ковер из молодой мягкой и сочной травки, по которой очень приятно пройтись босиком.
Весна вот-вот перейдет в лето, и соки, которые накапливаются в корешках, маленьких стебельках, превратятся в лесные ягоды – земляники, черники и прочие дары природы, — собирай не ленись! Проснулись всякие жучки, начинают плести свои паутинки паучки, зашевелился, ожил муравейник
А сейчас лес дарит другое – птичье разноголосье. Послушать концерт в исполнении маленьких зябликов, зорянок, дроздов и прочих пичужек – истинное наслаждение!
Они так рады теплу и солнцу, пришедшим на смену долгой и холодной зимы. Вся округа заполнена их весельем. Заиграла в маленьких жилах кровь, чистят клювиками перышки, прихорашиваются и готовятся они к свом свадебным хороводам.
Вот где-то в кустарнике пиликает куличок-мужичок, трещат дрозды. Тью..тью..тью..тьюить, — это юркий зяблик зовет свою подружку, которая где-то недалеко, и отвечает ему своей песенкой. И, что удивительно – в этом птичьем хороводе они умеют слушать и различать друг друга, находить свою пару, дабы создать птичью семью и дать потомство.
О таких «маэстро», как соловьи и жаворонки, отдельный разговор. Эти певчие закончили лесную консерваторию!
Награждает же бог этих маленьких созданий таким чудным и совершенным голосовым аппаратом!
Я присел на большой, нагретый солнцем валун, не от усталости, а чтобы насладиться этим концертом, полюбоваться высокими бронзовыми соснами, так грациозно и величаво покачивающимися высоко вверху своими зелеными вершинами. Чувствуется в этом внутренняя мощь и спесивость – мол, это вам не какая-то мелкота. Хоть в тех же березках или осине своя прелесть – взять, к примеру, нежное трепетание свежей, зеленой кроны листьев от даже малейшего ветерка!
Потеряв чувство пространства и времени можно долго сидеть в задумчивости среди этой естественной красоты. Как при входе в храм, мы делаем поклон, так и здесь хочется сделать низкий поклон творцу и матери-природе за все чудное и прекрасное, сделанное ими на нашей земле.

17 мая 2010 г.

Морж

Расскажу об одной оказии, случившейся со мной, или об опыте зимнего купания. Произошло это в Тюменской области, в п. Мегион, что недалеко от Нижневартовска. Мы летали по обслуживанию нефтяников, вахтовым методом развозили их по буровым.
Наша вертолетная площадка, так называемый вертодром, располагалась на окраине поселка, сюда подходили буровики, здесь в диспетчерской мы получали задания по очередности полетов на буровые.
Это была наша будничная, повседневная работа. Площадка находилась чуть более одного километра от гостиницы (пилотской) и мы, т. е. экипаж, ходили на работу и с работы пешком.
Это было весной, днем солнышко уже припекало, а ночью еще прихватывали морозы. Наш маршрут проходил возле небольшого озера, скорее озерца, в диаметре примерно 40-50 метров. Поутру, дабы сократить путь, мы шли напрямик, будучи уверенными, что лед еще крепкий. В этот день, по окончанию работы по своему маршруту мы пошли домой.
Подойдя к озеру, мы засомневались: а не обойти ли нам его по берегу?
Мои мужики так и решили, а мне вдруг взбрендилось идти напрямую, по льду. Приходит же иногда в голову какая-то блажь! Я и пошел. Пройдя по потрескивающемуся под ногами льду менее 10 метров, я подумал: а не вернутся ли мне обратно? Но, увы, уже было поздно. Лед подо мной резко затрещал и, через мгновение, я оказался в воде. Причем нырнул с головой.
Озерко оказалось не глубоким, так как я сразу почувствовал ногами дно. Резко оттолкнувшись, я тут же всплыл. Резко работая руками и ногами, (каким-то новым стилем плавания), я вскоре выбрался на берег.
Мое купание произошло быстро, буквально несколько минут. Мои мужики, не успев уйти далеко, стояли и смотрели за этой сценой с некоторой растерянностью. Их можно было понять: чем они могли мне помочь? Бежать за какой – не будь жердью (попробуй найди ее сразу), — это, как говориться, «дохлый номер».Да и я, конечно, немного испугавшись, был уверен, что выберусь самостоятельно. Моя одежда хоть и не насквозь, но все же промокла, так что в пилотскую я побежал рысцой. Конечно, пришлось принять дозу горячительного «на грудь», ну как тут не отметить такую купель.
За трапезой хохмач – бортмеханик Борис рассказывал: « Слышу какой-то шум, оглядываюсь, а Димки нет, только шапка с кокардой плавает, а затем и он, как поплавок при поклевке выныривает…»
Вот такие оказии могут случаться с теми, кто ищет на свою задницу приключения.

май 2010 г.

Месть

В детстве человек способен совершать поступки, не очень-то задумываясь, под какую категорию они попадают – благородную или не очень.
Детдомовские пацаны (тех, после военных лет) готовы были совершать всякие «подвиги» в любое время суток. Вот и мне пришлось быть участником такого поступка, когда я был воспитанником Изясловского детского дома, что на Украине.
По соседству с нами, за дощатой оградой в небольшом доме жила семья – муж с женой, их сын, наш погодок и бабушка, Семья, как семья, да вот только бабушка уж больно скандальная. Да и понять ее можно – такому соседству не позавидуешь, такой пакости можно было ожидать от нашего брата. Хотя их мальчишка довольно-таки часто игрался вместе с нами, и у нас не было с ним конфликтов. Чего не скажешь о его бабушке. То и дело она кричала на всю округу: «Ох уж эта шантропа, нет на вас управы!» Это, стало быть, наши что-то набедокурили.
Была в нашем детдомовском хозяйстве голубятня, любимое место нашего времяпровождения, ведь всякому пацану приятно возиться с этими симпатичными птахами. Правда и далеко не всякому было позволительно залезать на эту самую голубятню, этой привилегией могли пользоваться близкие к Самсону (это его кличка от фамилии Самсоненко), — рослого парня, «начальника» голубятни. А у наших соседей был здоровый кот Васька – большой любитель прогулок на нашем детдомовском дворе. Оно бы все хорошо, да вот стал он навещать голубятню и «кошмарить» там. Об этом стало известно нашему директору Евгению Иосифовичу, кстати, любителю голубей.
— Ну, так поймайте этого живодера и проучите, — такова была его реакция.
Что вскоре нами и было исполнено. Подкараулили и поймали Ваську прямо на месте преступления, у него даже морда была в перьях. Приговор ему был суровый – бросить в выгребную яму с нечистотами, которая находилась позади туалета. Решено – сделано. Один из нас открыл увесистую крышку и кота бросили вниз. Когда крышку бросили, она с амортизировала и кот, проявив чудеса акробатики выскочил из ямы наружу. Весь в дерьме с кошачьим визгом он рванул к себе в дом. Тут же на всю округу заорала соседка-бабка. Как мы вскоре узнали, Васька через открытое окно сиганул в комнату, где она как раз находилась. Ну, еще бы – ее любимец в таком виде! Через несколько минут ее голос гремел в кабинете директора: « Я буду жаловаться, я найду управу на вашу шпану» и т. д. На что директор парировал:
— Вы лучше сделайте так, чтобы никакая ваша живность на нашем дворе не разгуливала.
Это подействовало, так как вскоре между нашим и соседским двором возникла высокая и плотная ограда. Ну а кот получил по заслугам: зло должно быть наказано! Но чтобы у читающего эти строки не сложилось впечатление, что детдомовские мальчишки – потенциальные разбойники я должен отметить, что ни один мой сверстник — детдомовец в дальнейшей своей жизни не связал свою судьбу с местами не столь отдаленными, так как пакости это одно, — а злодейство другое.

май 2010 г.

Человек родился

Случилось это в конце 70-х, при выполнении полетов в Тюменской области. Облеты буровых с заменой вахт, перевозка всевозможного оборудования и т. д. – обычная для нас, вертолетчиков, работа. К концу рабочего дня уже прилично устаешь: лето, жара тучи всякого комарья, взлеты-посадки (а их за день приходиться делать порядка 20-ти), да и зачастую без обеда, — быстрее бы закончить полеты, покушать и отдохнуть! Но, увы…! По рации слышим команду диспетчера Нижневартовского аэропорта: «Борт № такой-то, вам необходимо садиться у нас, взять на борт медработника и выполнить срочное санзадание. Здесь нужно сделать пояснение. Тогда любой вертолет, независимо от его принадлежности (Московское, Сибирское или Приволжское Управление Гражданской авиации) должен был прервать выполнение полета заказчику и выполнить полет по оказанию срочной медицинской помощи. Это уже позже, при крупных областных больницах были организованы отделения санавиации с дежурившими в аэропорту вертолетами. Отказаться от выполнения задания экипаж не имел никакого права. В противном случае пилотов ожидало служебное расследование. За свою летную деятельность я таких моментов не припомню.
Так вот, в данном случае мы сели в аэропорту Нижневартовска, высадили бригаду нефтяников, которых везли на буровую и, взяв на борт фельдшера, после взлета полетели в отдаленную деревню Максимкино. Со слов Петровича (опытного медработника, с которым летать по санзаданиям нам приходилось не впервые) необходимо оказать помощь роженице. Прилетели, сели на окраине деревни. Вскоре, как обычно, все ее жители были у нашего вертолета, — ведь такое не часто бывает. Ждали не долго: осмотрев молодую женщину, Петрович принял решение транспортировать ее в районную больницу, предупредив при этом нас: «Роды могут начаться в любое время, ее как можно быстрее необходимо доставить в роддом» Взяли на борт и ее мужа. Через несколько минут мы были в воздухе. Связались по рации с Нижневартовском, сообщили расчетное время прибытия, чтобы к этому времени в аэропорту уже была «скорая». Но где-то на середине пути (до аэропорта еще минут 40 лета) у нашей роженицы начались схватки и фельдшер дал нам команду на посадку. Сказалась, видимо, ощутимая тряска, шум двигателя, а это был еще поршневой вертолет МИ-4, — тут и здоровому человеку не очень-то приятно. В такой ситуации мы должны выполнить требование медработника, ведь на кону человеческая жизнь. Сообщаем диспетчеру о ситуации и делаем посадку на подобранную с воздуха площадку. Благо под нами был травянистый берег реки. Сели, вышли экипажем из кабины, отошли в сторону. А внутри вертолета «колдовал « Петрович. Оттуда слышны были стоны и крики роженицы. Вдруг он вышел из вертолета, быстрым шагом подошел к нам и решительно схватил меня за руку:
— Пошли со мной, надо помочь, она, девка здоровая, нам вдвоем не управиться, как бы ребенка не покалечила.
Моя попытка сопротивления была бесполезной. В вертолете, на наших брезентовых чехлах, покрытых поверх чистыми простынями, лежала почти
обнаженная роженица. Она была мокрая от пота, тело ее то и дело дергалось в судорогах, и она корчилась от боли. На лице ее мужа полная растерянность.
Слава Богу, фельдшер знал, что надо делать:
— Раздвиньте ее ноги пошире и держите их изо всех сил, ребенок вот- вот появится.
Не стану вдаваться в подробности этого процесса, скажу только, что сидя на коленях, я, сцепив зубы, со всех сил держал ногу роженицы и думал только об одном – быстрее бы все это закончилось! И вот свершилось, в руках Петровича весь в окровавленной слизи появился мальчик. Его первый плач заглушил громкие стоны мамаши. После всего этого всем надо было прийти в себя, но тут не до отдыха. Спустя несколько минут, мы снова в воздухе. Правда, теперь на борту у нас одним человеком стало больше. По прилету, в аэропорту нас ждала «скорая». Вскоре, нам снова пришлось выполнять полет по оказанию срочной медицинской помощи с Петровичем.
Он сказал нам, что все нормально, ребенок и мама чувствуют себя хорошо. Так что живет где-то на белом свете мой так сказать, «крестник», ему сейчас должно быть чуть более 40 лет. Дай-то Бог, чтобы был он хорошим человеком!

июнь 2010 г.

Гнедой

В тяжелые послевоенные годы (а мое детство выпало именно на этот период) трудно представить какое-либо хозяйство без лошадей, будь это частное подворье, колхоз, даже промышленное предприятие. Этот, так называемый гужевой транспорт всегда был «палочкой-выручалочкой», без них, трудяг — лошадок, трудно представить себе Россию, как в военное лихолетье, так и в мирные годы. Уж кто-кто, а эти животные достойны памятника, — ведь столько они сделали добра для человека.
Так вот, и в нашем, немудреном детдомовском хозяйстве, имелась пара лошадей: крупный, каштановый жеребец, по кличке «Гнедой» и поменьше, но потолще, кобыла «Белка». И хотя была у нас грузовая машина – американский «Студобеккер», практически все тягловые нагрузки тащили именно эти лошади. А работать им приходилось много: и в поле, за детдомом был закреплен земельный участок, в несколько гектаров, и в лесу при заготовке дров, перевозке продуктов и т. д. Да и нам, мальчишкам, было приятно находиться возле лошадей, хоть доступ к ним разрешался далеко не всякому, мало ли что. Этой привилегией могли пользоваться только ребята старшей группы, и тоже, далеко не каждый. Одним из таких счастливчиков был и я.
Наш завхоз дядя Гриша (он же конюх) доверял нам ухаживать за лошадьми, водить их на покос и водопой, даже в ночное. До сей поры, помнится запах конюшни – свежескошенного сена и тела лошадей. А разве не удовольствие – покормить коня кусочком хлеба, унесенным скрытно после обеда со столовой, ощущая на ладони мягкие и теплые его губы и благодарный взгляд маслиноподобных глаз.
Ездить верхом на Гнедом – удовольствия мало, так как был хоть и добрым, но очень костлявым и это сказывалось на наших мальчишеских задницах, он чувствовал седока и старался, как — бы тот не свалился с него.
Полной противоположностью была Белка, поменьше ростом, полненькая – на ней ехать верхом – настоящее удовольствие. Но у нее был норовистый характер – того и гляди, как бы не сбросила на полном скаку.
Так вот случилось однажды у нас ЧП – пропали наши лошади. Ночью, вскрыв конюшню, кто-то увел их. Наш директор поднял «тревогу» — стал звонить по телефону в милицию. Позже, после полудня, наша пропажа обнаружилась – лошади паслись на территории воинской части, которая располагалась в противоположной стороне города. Была версия, что лошадей угнали цыгане, но, пожалев детдомовцев, отпустили их. Надо было срочно пригнать их домой. Директор приказал мне взять уздечки и следовать с ним в воинскую часть, чтобы забрать наших лошадей. Почему я, — видимо в этот момент я попался ему на глаза. Прибыли на место. Военные отвели нас на край полигона, где мирно паслись Гнедой и Белка.
Солдаты обнаружили, забирайте ваше хозяйство, — сказал офицер. Оседлав коней, мы с директором отправились домой. А ехать нужно практически через весь город. Евгений Иосифович – личность в нашем небольшом городе довольно – таки известная. И представьте, он верхом на лошади в белом костюме, я следом, на Гнедом. Громко цокают по асфальту центральной улицы копыта лошадей. Директор то и дело, приподымая шляпу, здоровается с прохожими. Общим «картина маслом», как сказал один актер.
Надо отметить, что происходило это жарким летним днем и лошади, естественно, после длительного выпаса захотели пить. А впереди, перед нами после склона, была речка. Естественно, что они понеслись быстрее к воде. Мой Гнедой подо мной так, «расходился «что я еле-еле удержался на нем. Для этого мне пришлось натягивать уздечку – ведь скакали вниз по склону. Я знал, что сдерживать лошадь в это время нельзя, но и держаться мне как-то нужно. Оказавшись у воды, Гнедой так взбрыкнул что я, совершив через его голову «кульбит» плюхнулся в воду. Все произошло так быстро, что я не успел испугаться. Помню перед собой его морду с укоризненным взглядом, мол: «получил?» нечего меня сдерживать, коль меня мучит жажда. Директор, наблюдая эту картинку, расхохотался.
Вскоре мы были дома. Конечно, это небольшое приключение ни как не изменило мое уважительное отношение к Гнедому, да и его ко мне, как мне думается. Я и по сей день люблю этих трудолюбивых и добрых животных и общение с ними – одно из лучших воспоминаний далекого детства.

июнь 2010 г.

Охота

Однажды мне пришлось быть участником охоты на медведя, а если точнее, то ее свидетелем. Дело было в Забайкалье, в 70 годы, я в то время летал в составе экипажа вторым пилотом вертолета МИ-4 в Улан-Удэнском авиаотряде. Вызывает как-то нас к себе командир нашего вертолетного отряда Подкорытов А.В. Заходим, в кабинете кроме него еще несколько человек. Крупный мужчина средних лет представился как заместитель Республиканского Управления охоты и охотничьего хозяйства. Он представил нам двух мужчин и женщину:
— Это наши гости из французского города Марселя, — Поль, владелец судоверфи, его супруга Мэри и их переводчик Франсуа. Мы обменялись рукопожатиями. Поль небольшого роста мужчина крепкого телосложения с дружелюбной улыбкой на лице, его супруга лет 35 симпатичная брюнетка и высокий элегантный переводчик. Он объяснил, что Поль и Мэри заядлые охотники, неоднократно охотились в Африке, Южной Америке на крупных хищников. В их «послужном списке» — львы, буйволы, крокодилы и т.п.
Давняя их мечта – охота зимой в Сибири на медведя. И вот, выкупив за 9 тысяч долларов лицензию (по курсу того времени – 6 рублей за доллар), они оказались в наших краях.
Подошли к карте Забайкалья, висевшей на стене.
— Лететь надо вот сюда, в деревню Покровка, Сосновоозерского района — показал охотовед. Здесь нас будут ждать местные охотники-промысловики, возьмем их на борт и с ними отправимся в тайгу. Предварительно они уже нашли медвежью берлогу, она примерно в 20-25 километрах от деревни.
— Детали, — я думаю, обговорим там, на месте. Замечу только, что мужики эти опытные, на их счету порядка десяти медведей, так что все должно быть в порядке. Закончил небольшое совещание командир отряда:
— Ну что ж задача понятна, экипаж опытный, погоду на завтра синоптики обещают летную, так что удачной вам охоты!
Действительно, на следующий день погода была как по заказу: светило солнце, мороз примерно 10 градусов и хоть земля уже была покрыта снегом, его слой был небольшой, — для охоты условия были в самый раз.
На следующий день после предварительной подготовки (техосмотр инженерно-техническим составом вертолета, заправка топливом, штурманский расчет полета) мы были готовы к выполнению полетного задания. Вскоре к вертолету подъехала машина с нашими заказчиками. Здесь наших иностранцев обрадовал охотовед Григорий Иванович. Он достал из рюкзака три новых телогрейки, т.е. фуфайки, в них, мол, удобнее, чем в дубленках. Французам подарок очень понравился, особенно слово «фуфайка». Ну вот, мы в воздухе. Через час с четвертью подлатаем к Покровке, делаем посадку на окраине деревни. Как всегда в таких случаях возле вертолета собрались чуть ли не все ее жители – и стар и млад. А вот и наши охотники: два крепких мужика с ружьями, рюкзаками и с симпатичной собакой-лайкой, в общем, вся команда в сборе.
После знакомства они указали на карте месторасположение медвежьей берлоги – примерно в 20-и километрах от деревни в густом лесном массиве. Вскоре мы прибыли на место, присмотрели с воздуха небольшую поляну и произвели на нее посадку. Высадились, проверили амуницию. Французы расчехлили свои карабины — «винчестеры». Наши мужики оценили их: «Да, это вещь, с таким оружием и таким калибром можно идти на любого зверя». Хотя, само собой разумеется, что и у них были не «мелкашки», ведь идут на медведя.
До берлоги предстояло идти пешком примерно полтора километра густым лесом. Выстроились цепочкой – впереди наши охотники с собакой, за ними французы, далее мы пилоты, — ну разве можно было упустить такое зрелище! Правда, наш бортмеханик остался у вертолета, — мало ли что.
Снег был не глубокий, вся наша «публика» хорошо экипирована, так что эта прогулка по заснеженному лесу не составила особого труда.
Ну вот, мы и на месте: небольшая полянка среди кедрача, хорошо заметен снежный сугроб с тонкой, едва заметной струйкой пара, — та самая медвежья берлога, цель нашего путешествия. Началось самое интересное. Все дальнейшее происходило уже под руководством нашего охотника: женщину поставил прямо напротив берлоги, примерно в двадцати метрах, ее мужа сбоку, с противоположной стороны расположился его напарник. За его спиной, стали и мы, зрители — так оно будет по-надежнее. Я забыл сказать, что весь этот процесс, начиная со встречи в кабинете командира отряда, переводчик, он же оператор Франсуа, снимал кинокамерой.
Ну вот, кажется все готово, Почуяв зверя, лайка «рвалась в бой». Убедившись еще раз, что все на изготовке, наш «медвежатник» приступил к делу: стал заостренным концом шеста ворошить берлогу. Этот напряженный момент как бы физически ощущался всеми присутствующими, но решительность и уверенность, с которой действовали наши охотники, убеждали всех нас, что все будет нормально.
Растревоженный шестом и собачим лаем, медведь довольно таки резко «вынырнул» из своего лежбища. Встав на задние лапы, он издал громкий рев, давая этим понять крайнее недовольство своего пробуждения. Не сомневаюсь, что в этот момент не только у меня пробежали «мурашки» по коже. И тут же прогремел выстрел, — Мэри, стрелявшая в упор, поразила зверя прямо в сердце – струйка крови брызнула из-под его левой лопатки, но медведь продолжал стоять и только выстрел Поля в голову свалил его наземь. Двух этих выстрелов из «винчестеров» оказалось достаточно, нашему охотнику, стоявшему на подстраховке, стрелять не пришлось. Супруги стали обнимать друг друга, бурно выражая свои эмоции. А деловой Франсуа стал готовить импровизированный стол прямо возле туши убитого медведя. Он достал из своего баула бутылку французского коньяка и небольшие стопки. Наши мужики приготовили закуску, — теплую сырую медвежью печень.
Согласитесь, довольно-таки экзотичное зрелище – симпатичная пара иностранцев в зимней сибирской тайге обмывает успешную охоту с русскими охотниками, да еще с такой необычной закуской. Затем всем присутствующим был вручен презент – бутылка настоящего французского коньяка и сторублевая купюра (в те времена деньги немалые).
Охота завершилась. Через переводчика Поль сказал нам, что дома, во Франции, они намерены демонстрировать фильм об этой охоте, и он не сомневается, что таким образом окупятся все их расходы. Саму же медвежью тушу, насколько нам стало известно, на следующий день охотники вывезли на санях в деревню. Она досталась им как трофей.

сентябрь 2010 года

Гауптвахта

Это наказание для военнослужащих за нарушения уставных норм, — не выполнение приказа командира, грубое нарушение дисциплины, самовольное покидание части и т. д. Наказание как бы на ступень выше, чем наряд вне очереди. Я в армии не служил. Нам, курсантам летных сборов, после принятия воинской присяги автоматически присваивалось звание «лейтенант». Служить то я не служил, а вот пять суток гауптвахты схлопотать умудрился. Да еще какой, — гарнизонной! Кто служил, тот знает, что это такое. Попробую рассказать об этом парадоксе.
Летом 1964 года я был на военных летных сборах на учебном аэродроме Харьковского аэроклуба «Коротич», что, примерно в 20 км от города, рядом с автомагистралью Харьков – Киев. По другую сторону дороги располагался большой совхоз, ну естественно, там жили и работали девушки, на свидания к которым по вечерам бегали мы, молодые курсанты. Так было, есть и будет, тут ничего не поделаешь, — законы природы и молодости и ни какие запреты, уставы, наказания их не остановят.
Конечно, наши командиры знали об этих наших самоволках, неоднократно предупреждали, что будут наказывать, но как тут усидеть вечером в душной палатке, если совсем недалеко на совхозной танцплощадке играет музыка и твоя пассия оглядывается по сторонам: « ну где же ты, мой курсант?». В выходные дни практически всем давали увольнительные, на аэродроме оставались лишь те курсанты, которым надо было заступать в караул. Этим днем я был в караульной команде по охране самолетной стоянки.
Отдежурив дневную смену, я должен был заступить в караул поздно ночью. Ну, как тут не воспользоваться моментом и не сбегать на свидание к подруге? Таких желающих погулять оказалось примерно пять человек. Здесь надо сказать, что местные совхозные парни, по вполне понятным причинам, не отличались гостеприимством к нашим визитам, более того, иногда дело доходило и до потасовки. Поэтому нашему брату необходимо было держаться вместе. В этот вечер все как будто было нормально, танцы закончились, публика стала расходиться по домам, да и нам пора возвращаться к себе на аэродром. Но тут вдруг ни с чего возникла перепалка одного нашего с местным парнем. Как обычно бывает она тут же переросла в потасовку. Куда деваться, вмешались и мы и совхозные. Досталось хорошо всем: и нашим и вашим. Я, к примеру, «заработал» приличный «фингал» под правый глаз.
Что поделаешь, в молодости не без этого. Оно бы все было бы нормально, если не одно но, — в этой потасовке досталось сыну местного начальника. На следующее утро он «метал громы и молнии» в кабинете командира. Тому ничего не оставалось делать, как принимать какие-то меры. А мера одна – гауптвахта, которой нас долго пугали.
Объявили общее построение. Виновников долго искать не пришлось, как говориться, — улики вот они на лице: у одного ссадина, у другого «синяк». Тут же командир отряда майор Кучеренко объявляет приказ: «таких-то курсантов за грубое нарушение дисциплины подвергнуть наказанию в виде ареста на пять суток гауптвахты».
Ближайшая только в Харькове, причем гарнизонная, то есть очень строгая. Сборы были не долгие: на складе получили скатки-шинели, в столовой поварихи снабдили нас сухим пайком, не пожадничали: приличные порции колбасы, масла, шоколада и пр. Здесь надо отметить, что питались мы, курсанты, в те времена, по пятой норме, тогда как остальной служивый люд — по третьей. Посадили нас, бедолаг, в служебный автобус и повезли в город. Ну что же, придется узнать, что оно такое, «губа», даже немного интересно. Вот мы и на месте, в комендатуре, которая располагалась в центре города, рядом с площадью Руднева. Эта контора, выражаясь по- современному, представляла собой длинную двухэтажную казарму, в которой располагалась комендантская рота, здесь же плац для построения, физплощадка. И все это, естественно, за высокой каменной оградой.
Мы сразу попали «в руки» старшины, небольшого роста, но плотного телосложения служивого. Первое, что он сделал с нами – самолично постриг нас «наголо». Мы пытались роптать, но он строго предупредил, что здесь разговоры неуместны, в противном случае можно «схлопотать» еще дополнительно пару суток.
Здесь надо отметить, что эту «экзекуцию» он проделал вполне профессионально, видимо в его руках побывала не одна солдатская головушка. Далее, в сопровождении вооруженного конвоя мы спустились в подвальное помещение, т. е. в карцер. Он представлял собой комнату примерно в 20кв. метра, где-то вверху было небольшое зарешеченное окошко, на обеих противоположных стенах, — большие нары, человек на пять каждая, причем пристегнутые к стене и закрытые на замок. Открывались они караульным только на ночь, после отбоя. Сидеть можно было на корточках, или на полу, подложив под себя свою шинель. Спали на нарах без каких-либо постельных принадлежностей, на тех же шинелях. В углу находилась «параша» с умывальником. Камера рассчитана на десять человек, но на этот момент в ней в ней было людей больше: оказывается, у военнослужащих-прибалтов был какой-то национальный праздник, ну и их, как говориться «повязали».
На верху, как мы узнали позже, были «номера» для проштрафившихся офицеров, но уже с кроватями, постельными принадлежностями и прочими удобствами. Удивили мы своих сокамерников во время ужина, вывалив на общий стол свой паек, они были в недоумении, — откуда вы? Мы ж ведь были в форме рядовых, правда, с «птичками» на голубых погонах. Пришлось им объяснить нашу принадлежность к авиации. На следующий день утром после завтрака построение на плацу. Нас распределяют по разнарядкам на работу. Наша компания попала на стройку, на Холодную гору. Каждый харьковчанин знает, что там сосредоточены воинские части, склады и т. д. Везут нас туда в отрытом грузовике, под охраной вооруженной автоматами. На улицах народ смотрит на нас как на каких-то преступников, попробуй, докажи, что это не так, стыдно, конечно.
Наконец-то привезли на место: какая-то большая стройка. Снова построили. Теперь уже распределял по объекту капитан-стройбатовец:
— Кто может управляться с лошадью, — спросил он. Я, вспомнив свое детдомовское детство, толкнул дружка Петю Решетилова, пойдем, мол. Вышли из строя. Капитан поставил нам задачу: взять в сарае лошадь, запрячь ее в повозку и, загрузив кирпичом, перевозить его на другую сторону объекта. Все понятно, в армии лишних вопросов не любят. Лошадка оказалась смирной, не норовистой и мы быстро с ней поладили. Работа, как говориться, не пыльная, нам повезло, так как другим нашим сокамерникам пришлось иметь дело с бетоном. Сделав несколько ходок, решили отдохнуть в укромном месте у ограды. Только мы присели на перекур, как слышим, кто-то зовет нас, огляделись, видим в довольно приличной дыре бетонной ограды мужскую голову:
— Ребята, подойдите сюда, пожалуйста. Мы подошли к нему.
— Просьба есть, я вот по соседству живу, погреб ремонтирую, так нельзя ли попросить у вас с десяток кирпичей на ступеньки? Мы переглянулись: почему же нельзя, можно. И тут же выполнили его просьбу, даже перевыполнили, — привезли ему еще и мешок цемента. Вскоре он снова зовет нас:
— Лезьте ко мне во двор, хозяйка приготовила обед.
Дважды приглашать нас не надо, — мы быстро сиганули через дыру. И в самом деле, в небольшой беседке уже был накрыт стол: тарелки с наваристым украинским борщом, молодая картошка с малосольными огурцами.
— Может по стопке? Хозяин хотел открывать бутылку самогонки.
— Нет, нет, мы ж ведь на губе. Понимали, что и так мы «оборзели». Хозяин, уже не молодой, седой мужик сказал:
— Я вас понимаю, ребята, сам отслужил в армии четыре года, на Т-34 всю войну пропахал. Вот смотрите, он расстегнул рубашку – на теле были крупные шрамы:
— Не раз приходилось гореть в танке, но, слава Богу, выжил.
Понятно, что долго засиживаться мы не могли, нас ведь могли хватиться. Поблагодарив радушных хозяев и прихватив пару хлебных корочек для ожидавшей нас лошадки, мы тем же путем вернулись на стройку. Все обошлось, никто наше отсутствие не заметил.
Конечно, вы понимаете, что мы от всей души снабдили бывшего фронтовика не только кирпичом, но и другими стройматериалами, — в хозяйстве пригодиться. Да, это хищение мелкого имущества, такие действия наказуемы. Но, откровенно говоря, совесть нас за это не мучила, ведь за это он отдавал свою жизнь, да любой, я не сомневаюсь, на нашем месте поступил бы так же.
После отбытия наказания мы прибыли на аэродром чуть ли никак герои, — как же, прошли, мол, через такое испытание. Тот же командир отряда Кучеренко велел дать нам возможность больше летать, ведь мы отстали от своих товарищей. В конце хочу заметить, что наше наказание вряд ли стало для других наукой, в самоволку как бегали, так и продолжали бегать, разве только стали делать это по умнее. Ну а я на собственном опыте познал, что это такое – гарнизонная гауптвахта, — ничего, пережить можно, как видите, да и если вам повезет как нам с напарником.

октябрь 2010 г

О рыбалке

Я очень уважительно отношусь к рыбацкому сословию т.е. к людям, готовым в любую погоду часами сидеть на берегу пруда или речки, мерзнуть возле лунки или болтаться на морской волне на каком-нибудь суденышке ради одного удовольствия – вытащить рыбку или рыбину, это уж кому как повезет. Здесь важно все: и умение, и сноровка, и терпение и, безусловно, удача. Мой небольшой личный опыт подтвердил мне, что рыбалка – это прекрасное времяпровождения на природе, это порция адреналина, это трепетный азарт, когда хороший клев, когда подсекаешь крупного карася или леща. Но его надо еще уметь вытащить, а вот когда он трепещется у тебя в руках — чувствуешь себя счастливым, но и какая досада, когда хороший, крупный экземпляр срывается у тебя на глазах.
Каждый рыбак имеет в своем рыбацком «багаже» какую-нибудь занятную историю, или, как они называют «байку». Я не могу назвать себя рыбаком, но в моей жизни было несколько забавных моментов, связанных с рыбалкой. Попробую рассказать о них.
Однажды летом я отдыхал тогда еще маленьким сыном в Анапе. В сентябре ему предстояло идти в школу, в первый класс, вот и решили мы дома, что неплохо бы ему перед этим отдохнуть на море, набраться силенок. С путевками, как всегда, у нас проблемы, пришлось устраиваться «дикарем», в частном секторе. Большой дом, на несколько комнат, веранда. Квартирантов было много, — разгар сезона. Пару ночей пришлось переночевать в небольшом флигельке, а затем, когда освободилась комната, мы перебрались в нее. С хозяевами нам повезло, они оказались гостеприимными и радушными. Мы с Андреем, как положено, с утра до вечера пропадали на пляже.
Накупавшись и нарезвившись за день, дети, а их в доме было человек пять, после ужина быстро засыпали, а мы, взрослые, были предоставлены сами себе. Но не скучали: наша хозяйка разжигала во дворе очаг, ставила на него большую сковороду и вскоре приглашала нас, квартирантов, на фирменное блюдо, — жареную ставриду. Муж ее, Николай, примерно 40-летний крепкого телосложения мужик, оказывается заядлый рыбак. Он приносил с моря улов: полное ведро ставриды. Под стакан-другой хорошего домашнего вина под темным звездным небом, возле очага она, жареная ставридка была очень хороша.
Как-то я спросил у Николая:
— Можно мне порыбачит с тобой? Я не рыбак, хотя постоять с удочкой на берегу речки или пруда приходилось. А тут на море, — почему бы не попробовать?
— Отчего же, конечно можно, — ответил он.
— Но только необходимо получить разрешение у пограничников, ведь здесь морская граница и поэтому она под контролем пограничных катеров, — добавил Николай.
Получить разрешение оказалось не так уж и сложно, для этого нужно было с паспортом и хозяином лодки прибыть в местную военную комендатуру и написать заявление. Вскоре я стал обладателем документа, в котором указывалось, что такой-то имеет право рыбачить в море на лодке номер такой-то.
На следующий день, сдав сына на попечительство соседей, с утра пораньше я с Николаем отбыл на морской причал. Там уже возле своих лодок копошились рыбаки. Через несколько минут мой «шеф» запустил мотор и наша легкая «казанка» резво пошла в море. Погода была прекрасная: теплая утренняя прохлада, солнце еще не «жарило», слабый ветерок – для рыбалки в самый раз! По каким-то своим признакам и ориентирам Николай вскоре приплыл на «рыбное» место. Он дал мне спиннинг со «столбиком» — это такое изобретение местных любителей рыбной ловли (может, на этот счет я ошибаюсь, но я больше такого способа рыбалки не видел). Суть его в том, что на столбик (цивье) крючка наматываются маленькие цветные пластмассовые полоски, — красного, зеленого, синего цветов, как оплетка телефонных проводков и эта цветная палитра в чистой морской воде является отличной приманкой для такой простоватой рыбки, как черноморская ставрида.
Так вот, в конце лески примерно через 15-20-ти сантиметровые отрезки крепятся разноцветные крючки они-то и образуют «столбик». И в самом деле, — первый заброс и несколько ставридок есть. Конечно, как тут не войдешь в азарт! Что ни заброс – есть рыбка, знай, снимай с крючков. Ну а у Николая, естественно, улов еще больший.
Поодаль от нас, слева и справа маячили такие же лодки. Вскоре Николай решил перебраться подальше в море, мол, там клев еще лучше. И в самом деле, на новом месте мы только успевали снимать рыбу с крючков. Теплый солнечный день, спокойное море, хороший клев, — что может быть лучше? В таких случаях время летит незаметно. Наш улов был уже довольно приличным, можно и собираться домой. Но мой напарник не торопился. Он явно вошел в азарт, да и я, «почуяв» удачу, делал один заброс за другим.
Но, видимо, много хорошо, — тоже не хорошо. На нашу бочку меда нашлась и ложка дегтя, — да еще какая! Погода вдруг резко изменилась. Каждый, отдыхавший на море, знает, какова там может быть переменчива погода: еще полчаса назад ничто не предвещало ненастья и вдруг, откуда ни возьмись порывистый ветер, солнце укрывают грозовые облака и ливень, — только успевай с пляжа в укрытие. Вот так оно и случилось у нас: резкий ветер поднял волну, солнце скрылось, стало темным небо и море.
Стали срочно сматывать свои удочки. Николай сел к мотору, стал его запускать, а он, стервец, как на зло, не запускается и ветер с берега поднял уже приличную волну. Нас несет в море, ни справа, ни слева лодок уже не видать. Вижу, Николай занервничал. Достал из «бардачка» пробковые спасательные пояса, бросил один мне.
— Ты плавать-то умеешь? — спросил он.
— Да вроде умею.
— Все равно давай одевай, садись на весла и держи нос лодки против волны, — скомандовал он.
Конечно, чувство мандража в моей душе в это время появилось, тем более, что волнение на море усилилось, волны стали сильнее, резко потемнело, пошел дождь.
Где-то внутри уже зашевелилось: и на кой черт потащило меня на эту рыбалку?
Но вот, слава богу, Николай запустил мотор, поплыли. Теперь он дал мне команду перебраться на нос лодки, чтобы его затяжелить. Нас прилично швыряет, нос лодки задирает вверх, а затем резко бросает вниз в темную воду. Жутковато, не правда ли? Здесь приходится уповать на опыт «шефа» и надеяться, что мотор не подведет. Так оно и вышло, доплыли. Можете представить чувство радости, когда ноги ступили на землю. Правда, пришлось несколько минут постоять, держась рукой за поручень причала, так сказать, адаптироваться к земле.
Оказалось, что шторм был порядка 3-4 баллов, конечно, не такой уж сильный, но для легкой «казанки» и, естественно, для меня, новичка, вполне ощутимый.
Конечно, вечером всей компанией обмыли мое рыбацкое крещение, а моя ставрида тогда показалась мне очень вкусной. В конце скажу, что это приключение не отбило у меня охотку, я еще несколько раз рыбачил с Николаем, правда теперь уж погода нас не подводила.

Таймень

А вот еще один рыбацкий случай в моей жизни. Дело было в Забайкалье, летал я в составе экипажа по обслуживанию геологической экспедиции. В этот день нам предстояло сделать переброску партии на новую базировку. Вылетели ранним утром. При подлете к геологам, выяснилось, что посадочной площадки они не приготовили, сесть вертолету негде, — сплошная тайга и река с крутыми берегами. Мы пролетели несколько километров по ходу русла и нашли место для посадки – пологий берег реки. Вернулись к геологам и сбросили им вымпел с запиской, в которой сообщили, что будем их ждать примерно в трех километрах на берегу. Прилетели, произвели посадку, выключились. Ждать, по нашим расчетам, нужно будет не менее двух часов. Такое в нашей работе было не редко. Мои товарищи – сибиряки, люди практичные и бывалые сразу нашли себе занятие – бортмеханик Витя Орлов стал разводить костер, дабы сварить чай, командир Юра Ребров достал из чехла спиннинг, он у нас заядлый рыбак и при первой же возможности, а их бывает предостаточно, забрасывает свою удочку. Должен отметить здесь, что удача часто сопутствовала ему. Я послонялся без дела, затем стал наблюдать за его попытками выудить какую-нибудь рыбешку.
Противоположный берег был крутой и наверняка глубокий, туда и делал забросы Юра. Но, увы!…все попытки были безрезультатными, нет никакого клева. А тут бортмеханик уже зовет пить чай. Юра расстроился и хотел смотать свой спиннинг.
— Дай-ка я попробую пару раз забросить, может мне повезет, — я взял у него удочку.
— Смотри, не намотай мне «бороду», будешь распутывать, — проворчал он и пошел к костру. Я сделал несколько забросов. Нет ничего. Ну что же, если Юра не поймал, то и мне надеяться не на что. Сейчас сделаю еще заброс и хватит. Забросил, стал крутить катушку, вдруг почувствовал какой-то рывок, пытаюсь подтягивать. Юра увидел и разочаровано махнул рукой:
— Ну вот, нашел корягу. Давай раздевайся и плыви, отцепляй крючок.
Хоть дело было летом, но лезть в холодную воду таежной речки, откровенно говоря, удовольствия мало. К тому же, хоть я рыбак не ахти какой, но понял по поведению лески, что это отнюдь не коряга, а рыба и, судя по ее всплеску большая и сильная. Это понял и Юра: он выхватил у меня спиннинг, все его тело напряглось, в глазах появился азарт:
— Мужики есть большая рыба, похоже, таймень! Теперь для него ничего вокруг кроме этой рыбины не существовало, только одно, — вытащить ее на берег, не дать сорваться. Я попытался помочь, но он только бросил мне:
— Уйди, не мешай. Тут-то я убедился в том, что не напрасно он слыл в нашем авиаотряде заядлым рыбаком. Юра не торопился, как бы играл с рыбой, — то отпустит, ослабив леску, то немножко подтянет ее. А он, то что это был именно таймень, теперь не вызывало сомнения, — сопротивлялся, натягивал леску, явно не рассчитанную на такую крупную добычу. Чем ближе к берегу, тем сильнее было сопротивление: он шлепал по воде хвостом, рвался на глубину. По виду Юрия видно было, что для него в этот момент ничего кроме этого тайменя не существовало. Он весь в азарте: «Ну, давай, дорогой, давай поближе, вот молодец. Так, так еще немножко», — нашептывал он, при этом осторожно подтягивая добычу ближе к берегу. Уже на мелководье наш таймень стал оказывать бурное сопротивление. «Ну, блин, неужели уйдет», — с тревогой думал я.
Но исход этого поединка решил бортмеханик Виктор. Он разделся и пошел в воду с увесистой длинной палкой. Несколько сильных его ударов по темной спине — и таймень практически прекратил сопротивление. Согласен что это не очень гуманно, но что поделаешь, ведь упустить такую рыбину нельзя было. Ну вот, наша добыча на берегу, мужики определили на «глазок», что вес рыбы около 10 кило и величиной она чуть более метра. Вскоре подошли геологи, опытные таежники были удивлены нашим уловом – мол, как это вам удалось. Коллективный труд плюс удача, — гордо отвечали мы.
Тут же на берегу решили варить уху, благо у геологов была с собой приличная кастрюля. Нас всех вместе было порядка десяти человек – хватило всем, вот такая получилась рыбалка. Кстати, таймень – это крупная хищная рыба, водится на Байкале и сибирских реках.

Байкал

Об этом чудном озере много сказано и написано, я не собираюсь здесь удивить читателя чем-то новым или необычным. Просто решил поделиться своими впечатлениями, так, как имел удовольствие облетать Байкал вдоль и поперек, садился в населенных пунктах, даже купался в нем, испытал на себе силу таких байкальских ветров как култук и баргузин. Дело в том, что в 70 годы я работал в Улан-Удэнском авиаотряде, а район наших полетов была Восточная Сибирь, в том числе и Забайкалье. Видел я Байкал с высоты полета неоднократно – и в хорошую летнюю пору и в осеннее ненастье, он всегда впечатляет. Возникает чувство гордости и благодарности Создателю, за то, что он подарил такое чудо нашей стране. Только вот сомневаюсь, что подобные чувства испытывали наши руководители, решившие построить на его берегу огромный целлюлозно-бумажный комбинат. Не многие знают, что Н. Хрущев в свое время на несколько лет отдал озеро чехам, мол, у них проблемы с рыбой, пусть ловят у нас. А те постарались так, что и по сей день флора Байкала по настоящему не восстановлена и большая часть современных россиян не знает, что такое байкальский омуль. Здесь не чему удивляться, вспомните историю с Аляской, с Крымом, то ли еще будет…
Всякий раз, перелетая Байкал, летчики бросают в него монеты, дабы его задобрить, — такая там традиция, думаю, она сохранилась и по сей день. Надо сказать здесь, что по тогдашним правилам полетов при полете над водной поверхностью более 15 минут (для вертолетов) на борту должны находиться плавсредства на случай аварийного приводнения, или выполнять полет вдоль береговой линии. Что касается Байкала, то это правило нарушалось нами с молчаливого согласия, как командования, так и диспетчерской службы, правда, если это были служебные полеты, т. е. без пассажиров. К примеру, при полете из Улан-Удэ в Иркутск (летали довольно-таки часто) время полета через Байкал составляло примерно 40-50 минут, а вдоль берега – более полутора часа.
Все вышесказанное будем считать предисловием к одному эпизоду в моей летной работе. Летал я тогда на небольшом вертолете МИ-1 и получил указание выполнить полет по оказанию срочной медицинской помощи. Приняв в аэропорту на борт медработника, я взял курс на Байкал. Там, недалеко от полуострова Святой Нос, есть Большой и Малый Ушканий остров. На Большом располагалась станция метеонаблюдения – пара деревянных домиков, где жили наблюдатели. Круглосуточно, через определенное время они по рации передавали метеосводку, сеть подобных метеостанций в то время была повсеместной.
Так вот, одному работнику-наблюдателю понадобилась медицинская помощь. Примерно через час полета мы прибыли на место. Остров около четырех километров в диаметре, весь в густом кедраче, со скалистыми обрывистыми берегами. Кружусь, ищу место для посадки. Решил садиться на берегу небольшой бухточки, недалеко от домиков.
Снижаюсь и уже совсем близко у берега замечаю в воде какие-то бревна. Штук десять, не меньше. Зависаю прямо над ними. Приглядевшись, понял, что это не бревна, а спины тайменей, примерно по полтора метра в длину. Они приплыли на мелководье, дабы погреться в теплой воде. Я вынужден был несколько минут повисеть над этим стадом, пока они соизволили удалиться неторопливо и по всей вероятности с ворчанием: «и откуда ты взялся на нашу голову?» А я, как бы им в ответ: «извините, ребята за беспокойство, но мне же надо куда-то сесть». И в самом деле, колеса вертолета были в воде. Мужики с метеостанции рассказали, что здесь их любимое лежбище, что они подружились с этими тайменями, часто их подкармливают.
Спустя примерно полчаса, после того, как доктор закончил свое дело, мы снова поднялись в воздух. Делая прощальный круг над метеостанцией, я с удивлением заметил, что таймени далеко-то и не уплывали, а по джентельменски ждали неподалеку, пока освободиться их лежбище.

октябрь 2010 г.

Кузьмич

Выполнение полетов по оказанию срочной медицинской помощи (санзаданий) входило в перечень работ авиации спецприменения, а точнее вертолетной авиации. Вряд ли вы найдете бывшего вертолетчика, которому за время его летной работы не приходилось выполнять этот вид полетов. В те, до-перестроечные времена, в нашем Уральском регионе за год выполнялось около тысячи таких полетов в отдаленные и труднодоступные населенные пункты. Тем и ценен вертолет, что ему, практически, нет недоступных мест.
Но я не намерен сейчас рассуждать на эту тему, а расскажу об одном конкретном полете. Поступило нам задание: выполнить полет из Свердловска на север области, в Гаринский район. Необычность этого полета была в том, что больного необходимо было доставить не в Свердловск, а, наоборот, в его родную деревню Еремино. Не часто, но иногда приходилось выполнять подобные задания, ввиду того, что больной был безнадежен и такой показатель как смертность не прибавляет очков никакой больнице. Так уж лучше пусть он умирает дома – такая практика, на мой взгляд, актуальна и в наши дни.
Вертолет заправлен, техсостав выполнил необходимую подготовку, экипаж готов к выполнению задания. Подъехала «скорая». Фельдшер Галя, с которой часто приходилось летать по вызову, предъявила заявку на полет, где указывался маршрут полета и список служебных пассажиров. Им оказались – Зыков Павел Кузьмич и сопровождающие – его дочь и медработник. Больного стали загружать в салон вертолета. И хоть внешне он действительно мало чем был похож на здорового человека – исхудавший, с пожелтевшим лицом, как говорят в народе – «доходяга», но бодрость духа не терял:
— Вы, ребята, носилки — то поближе к вашему окошку пристройте, я ведь впервой на вашей штуке полечу, посмотрю на матушку-землю. Пришлось мне по ней поползать много, а вот какова она сверху, — уж больно интересно.
Мы постарались выполнить его просьбу, положили носилки так, чтобы было хорошо смотреть в блистер, по — простому, окно.
— А ползать — то по земле, зачем надо было? — спросил у деда бортмеханик Олег.
— Так я в войну связистом был, вот с катушкой и проползал на брюхе и по матушке России, да и по Европе тоже пришлось. Хоть минное поле, хоть артиллерия лупит, грязь, снег, — а командирам подавай связь, — так-то оно, сынок. Вот какой оказывается наш больной. Рядом возле него села Галя-фельдшер и моложавая женщина, дочь, судя по внешнему виду далеко уже не деревенская. Она, словно извиняясь, сказала:
— Сколько раз предлагала ему, — оставайся в городе со мной, а он все твердит: «хочу помирать дома, в своей деревне».
Летели немного больше двух часов. Пассажирки в полете дремали, а наш старик все смотрел вниз на землю, благо и погода была как по заказу: ранняя осень, бабье лето, ярким костром вспыхивали осины среди еще зеленых берез и хвои, жуки-трактора вспахивали землю.
Подлетаем к Еремино. Когда-то это была большая и красивая деревня на берегу реки со школой-восьмилеткой, клубом, медпунктом. Но уже на тот момент она была практически нежилой: там доживали свой век меньше десятка стариков да старух. Жалкая и обидная реальность многих русских сел. Я подозвал бортмеханика:
— Олег, я сделаю кружок-другой над деревней, а ты спроси у женщины какой их дом, постараемся сесть поближе. Через минуту Олег указал на большую избу, рядом приличный пустой огород, приняли решение садиться на него. Сели, выключились. Стали выносить Кузьмича. Надо было видеть его в этот момент:
— Ну, ребята, спасибо вам за такую радость – надо же прямо возле избы! Вот так уважили. Не думал, не гадал, что доживу до такого.
Мы занесли старика в дом, переложили не кровать. Возле него уже хлопотала старушка-жена. Кузьмич заворчал на нее:
— Да ты не суетись, а хоть чайком попои летчиков.
Но мы вежливо отказались, мол, некогда нам. Надо лететь обратно. Перед выходом я обратил внимание на стену с уже пожелтевшими семейными фотографиями. На одной из них был молодой бравый сержант с наградами на груди. Тут же подошла бабушка:
— Вот он, какой бравый был когда-то. Пришел с войны, так наши деревенские девки табуном за ним бегали, а он на меня глаз-то положил. Уж более полувека вместе.
— Дай вам Бог еще долгих лет, — сказал я ему на прощанья.
После взлета, взяв курс на Свердловск, я задумался. Жалко мне стало Кузьмича, старого солдата, ведь, судя по приговору врачей, жить-то ему осталось не много — вряд ли дотянет до зимы. Подумалось, что встретит свой смертный час он с достоинством и спокойствием, ведь тогда в огненные годы войны, он от нее не прятался, она все время была рядом. Уходят они, старики, и уносят с собой то ценное, чего у них было в избытке, а у нашего поколения становится все меньше и меньше. Видимо это то, что давала человеку наша русская деревня – трудолюбие, порядочность, человечность и доброту. Да и сами деревни стали похожи на тех же немощных стариков: заколоченные покосившиеся избы, заросшие бурьяном огороды – такую картину мы наблюдали с высоты полета еще в те, советские времена. А в нынешние времена это стало характерным уже для поселков и даже небольших городков.
Уже весной, накануне праздника 9 мая, нам снова пришлось лететь в Еремино. Дело в том, что тогдашнее руководство решило сделать облет таких полуживых деревень, снабдить их жителей продуктами. Так вот с запасами муки, круп, сахара, консервов и пр. мы выполняли такие полеты в Гаринском районе. Садимся на небольшом запущенном сельском стадионе в Еремино. Вскоре возле вертолета появляются ее жители: чуть больше десятка стариков и старух. Бойкая продавщица, прилетевшая с нами, тут же начала торговлю. Внезапно кто-то сзади хлопнул меня по плечу, оборачиваюсь, вижу старик, с какой — то ухмылкой на лице. Пригляделся, — да это же тот самый Кузьмич, который вроде как должен был умереть! Он также узнал меня. Мы даже обнялись, как старые знакомые на удивление местной публики.
— Какой молодец, Кузьмич! Я рад за тебя, старина!
Да вот решил я, что рановато мне туда, потопчу еще маленько землю. В глазах его был какой-то задор, мол, вот бросил вызов своей судьбе. Долго задерживаться нам нельзя – нас ждали в других подобных деревнях. Расставались с Кузьмичом как добрые знакомые:
— Ну, пока Павел Кузьмич, дай Бог, еще увидимся, — я сел в кабину вертолета.
— Конечно, увидимся, я ж ведь живучий…
Долго не выходила из головы эта встреча. Каким чудом этот старый солдат поднялся на ноги, ведь старуха с косой уже была рядом, ан, нет, передумала, отступилась, пусть, мол, еще поживет этот добрый человек на белом свете. И какой-то силой наполнила его тело родная земля, подняла на ноги, видимо для того, чтобы он сделал еще какие-нибудь добрые дела для нее.

декабрь 2010 г.

Медовуха

В жизни каждого человека, за плечами которого уже солидный возраст, мне, кажется, были моменты, о которых вспоминается потом то с чувством досады или сожаления, то с чувством радости и удовольствия. В жизни всегда есть место самым различным эмоциям. Расскажу об одном истории, произошедшей со мной в далекие 70 годы.
Летал я тогда на севере Свердловской области, в г. Ивделе, выполняли мы полеты по обслуживанию Северной экспедиции. Точно не помню сейчас по какой причине (вероятнее всего по неисправности вертолета), нам предстояли несколько выходных дней.
На дворе зима, холодно, сильно не разгуляешься. В таких случаях хорошо иметь под рукой интересную книжку. Так мы и коротали вынужденный простой. Под вечер, уже после ужина наш командир Костя Дудников вдруг говорит:
— Мужики, а что если завтра поедем ко мне в деревню, в Марсята, там, у моих родителей банька, от души напаримся, отдохнем денек.
Я переглянулся с бортмехаником Николаем:
— Предложение конечно, неплохое, да как-то неудобно. Там Костя твои родственники и вдруг нежданно — негаданно мы нагрянем толпой. Ты уж съезди один. Но Константин не унимался:
— Да почему неудобно? Изба большая, места хватит всем, а на счет родителей не беспокойтесь, они у меня гостям всегда рады.
— Ладно, Костя, давай отложим это дело до завтра, утро вечера, как говориться, мудренее, — закончил этот разговор старший среди нас по возрасту Николай.
Назавтра погода выдалась, как по заказу: «мороз и солнце, день чудесный!», как писал наш поэт. Решение принято, едем в деревню. Зашли в магазин, набрали гостинцев – не с голыми же руками заявляться в гости. На железнодорожном вокзале купили билеты на местный поезд Ивдель – Серов. В те времена такие небольшие поезда курсировали вместо электричек, в народе их звали ласковым именем «мотаня». Наша деревня была примерно на середине маршрута. По дороге Костя рассказал нам о своих родителях. Оказалось, что отец его известный на всю округу охотник-профессионал. Местная тайга для него – дом родной, ходил на крупного зверя, добывал пушнину. Неоднократно ему приходилось «охотиться» и на беглых заключенных, ведь в здешних местах было немало лагерей.
В деревню приехали уже в сумерки, пока дошли до дома, стало практически темно.
Здесь нас ждал сюрприз – дом оказался запертым, только две симпатичные охотничьи лайки обрадовались нашему приходу, вернее Костиному. Так как с телефоном в те времена было не так как в нынешнее, то, естественно, мы не предупредили о своем визите. У соседей Костя узнал, что его родители ушли на гулянку – на золотую свадьбу.
Что делать? Ждать их, а кто его знает, когда они возвратятся?
Константин принял решение:
— Идем туда, это моя родня, я их хорошо знаю, все будет нормально.
Ну что ж, как говориться, хозяину виднее. Он повел нас на другую сторону большой деревни. Пройдя немного по улице, вышли на заснеженный большой пруд. По нему шли гуськом, друг за другом по узкой тропе. Одеты мы были в летные куртки, на ногах унты (наша рабочая одежда), так что крепчавший на ночь мороз нам был не страшен. Минут через двадцать мы прибыли на место: большой дом светился во все окна, оттуда слышалась музыка, на крыльце курили несколько мужиков. В наши планы посещение этой свадьбы не входило, мы с Николаем решили подождать здесь на улице, пока Костя возьмет у родителей ключи от дома. Но буквально через минуту-вторую из дома шумно вышли несколько мужчин и женщин, тут же подхватили меня с Николаем и потащили в дом. Мы пытались сопротивляться, мол, неудобно, ведь совсем незнакомые и т. д.
— Ну, вот и познакомимся, гости дорогие, давайте-ка раздевайтесь и прошу к столу, — распорядилась пожилая, но энергичная, даже властная женщина. По всему видно было, что она на этом мероприятии играет первую скрипку. И действительно, вскоре мы узнали, что она и есть хозяйка этого дома, она же и невеста. Тут, кстати, пришлись впору и наши гостинцы, какие мы везли с собой из Ивделя.
Публика располагалась в двух просторных, жарко натопленных смежных комнатах, при нашем появлении зашумели, задвигали стульями:
— Давай летчики-вертолетчики к нам сюда, — звали мужики.
-Хоть одного-то дайте нам, — кричали с другой комнаты женские голоса.
В общем, рассадили нас по разным местам. Надо мною взяла «шефство» молодая симпатичная женщина Людмила, как вскоре выяснилось учительница местной школы, когда-то с Костей они вместе учились. Столы были накрыты домашними солениями, пышными аппетитными пирогами, салатами. Молодая девушка поставила на стол два графина – один, насколько я понял, с самогонкой, другой со светло-коричневым напитком.
— Что это? – спросил я у своей соседки.
— Домашнее вино, медовуха. Вы никогда не пили ее? Попробуйте, вкусно. Она налила мне половину стакана. Я попробовал: действительно приятное, сладковатое с каким-то особым ароматом вино. Мне оно понравилось. Понятно, что к этому времени мы изрядно проголодались, так что медовуха с пышными пирогами была очень даже кстати. Не много пообвыкнув и освоившись, я пригляделся к публике. В основном это были люди старшего возраста с простыми деревенскими лицами. По ним сразу угадывалось, что это люди-труженики. Крестьянский труд с утра до вечера в поле или на ферме за трактором или комбайном наложил свой отпечаток не только на их лица и руки, но и на их внутреннее состояние, во всем чувствовалась доброта и задушевность, свойственная, прежде всего деревенскому люду. Здесь были все свои, знакомые друг другу еще с малых лет, жизнь каждого, как говорится, на виду и поэтому в ней нет места фальши или притворству.
Как-то поневоле погружаешься в атмосферу человеческой теплоты, которая царила на этой вечеринке. Заиграла гармошка, раздвинули стулья и скамейки – начались пляски. Я тоже присоединился в круг, но вскоре оставил это занятие, ноги как-то не слушались, да и много ли на танцуешь в унтах. Ко мне подсел крупный разговорчивый дядя:
— Ты вот объясни мне, как это ваш вертолет летает, я механизатор, всю жизнь за баранкой или на тракторе, тут мне все понятно, а вот как вы там летаете – ни как не возьму в толк!
В двух словах это трудно объяснить, так что практически весь остаток этой свадьбы, попивая медовуху, провел я в задушевной беседе с этим симпатичным собеседником. Не могу сказать, что я обладаю педагогическими навыками, но думаю, что на одного человека, кое-что понимающего в авиации в деревне Марсята стало больше.
Но время идет, народ стал потихоньку расходиться по домам: практичные деревенские люди знают меру во всём, а гулянкам-то – в первую очередь, ведь вставать надо рано, скотина ждет. Когда я засобирался, то обнаружилось, что мои мужики уже ушли, и я засомневался, как же мне теперь быть?
— Ничего страшного, мой дом недалеко от Костиного, я вас проведу, — сказала моя соседка по столу Людмила.
Мы вышли на улицу. Морозная звездная ночь, скрипит под ногами снег. Да вот идти мне как-то непривычно, ноги, словно не свои, я их не чувствую. Голова светлая, все соображаю, а ноги не идут. Бедная девушка практически тащила меня. Но самое трудное оказалось тогда, когда мы добрались до пруда – узкая натоптанная тропа не позволяла Людмиле поддерживать меня, пару раз я падал, и ей приходилось долго возиться со мной, чтобы поднять на ноги. Да и я испытывал чувство стыда и неудобства из-за своего дурацкого положения. Пройдя кое-как еще с десяток метров, я опять упал, завалился на спину. Людмила, уже обессилевшая, снова пыталась поднять меня, но, увы…! Понимая, как она, бедная, намучилась со мной, я говорю:
— Люда, бросьте это дело, идите домой, я чуть отдохну, встану и потихоньку дойду.
И она, послушав мой совет, ушла. Я остался лежать на снегу, передо мной было звездное небо и тишина. В голове все время вертелась мысль, что эта благодать обманчива, что надо вставать и двигаться, а иначе я просто замерзну. Но какое-то бессилие овладело на этот момент всем моим телом, и мягкая приятная дремота уже властвовала мною.
Проснулся я от того, что кто-то стал меня сильно тормошить. Смотрю, — мои мужики, Костя и Николай. Они энергично подхватили меня под руки и потащили домой.
Оказывается, моя провожатая, поняв, что ей не под силу управиться со мной, прибежала домой к Константину и объяснила, что нужно срочно меня спасать.
Мужики поспели вовремя. К этому времени я в состоянии блаженства и покоя уже был в «отключке». В избе хозяева отпоили меня каким-то отваром собственного производства. На следующий день я был здоров как «огурчик» и от всей души парился с мужиками в отличной деревенской баньке с нырянием в снежный сугроб.
Коварный напиток с красивым названием «медовуха», который чуть было не отправил меня на тот свет я, естественно, запомнил на всю жизнь. А своей спасительнице я отправил с последующей поездкой Кости домой в деревню большой букет цветов.

январь 2011 г.

Охота на волков

Общепринято, что охота на дикого зверя с воздуха, т. е. с вертолета — чистое браконьерство. И это правда. Да и можно ли назвать это охотой, когда ты сидишь очень удобно у открытого блистера (окна) вертолета, а он кружит на предельно малой высоте над стадом лосей, кабанов или другой лесной живности. Вот он зверь перед тобой, как на блюдечке с голубой каемочкой, — стреляй, не промахнись! Такой вид охоты был популярен среди всякого рода начальников тех, советских времен. Да и нынешние властные мужики при удобном случае не прочь побаловаться таким «сафари». Это, не секрет, что и в нынешнее время в России продолжает действовать практика, когда для одних закон писан, а для других – нет.
Чего греха таить, многим бывшим вертолетчикам, приходилось заниматься подобными вещами. Конечно, практически всегда у наших охотников была лицензия, мы получали заявку на полет, так что формально все выглядело как бы «в ажуре», но в действительности убивали не одного лося, согласно той же лицензии, а несколько и использовать воздушное судно, чаще всего вертолет, а это было противозаконно.
Но мыслимо ли дело — идти, скажем, несколько километров по заснеженному лесу за добычей какому — ни будь кабинетному чиновнику? Допускаю, что такое возможно, но как исключение. Ну ладно, пора переходить от рассуждений к реальности. Расскажу об одной охоте на волков с вертолета, причем, вполне законной. Зимой 1981 года, будучи командиром авиаэскадрильи, я первым в Уральском Управлении получил официальный допуск на отстрел диких животных с воздуха, (но не охота), что подтверждалось записью в моем пилотском свидетельстве. Предварительно я прошел соответствующую подготовку в Сыктывкаре. Долго ждать практического применения этого допуска не пришлось.
Вскоре поступила заявка на отстрел волков из Областного Управления охотничьего хозяйства. Эти хищники совсем оборзели, по ночам режут уже колхозный скот, — сообщил по телефону начальник Управления Киселев Владимир Алексеевич: просят помощи жители Шали, Гаринского и других районов. На следующий день был запланирован вылет на отстрел волков в район Сухого Лога, где они накануне «набедокурили». Утром в аэропорт подъехал Киселев с бригадой охотников промысловиков, вооруженных охотничьими карабинами. Вскоре мы были в воздухе. Подлетаем к Сухому Логу, на окраине колхозные фермы. Садимся возле них. Подошедшие колхозники показали результат ночной трапезы волков: на окровавленном снегу валялась шерсть и кости нескольких овец – все, что осталось от бедных животных.
Не, теряя время, мы снова поднялись в воздух. Летим не предельно малой высоте, дабы не потерять волчьи следы, они нам хорошо видны. Рядом в кабине старший, видимо самый опытный охотник, он сразу определил, что стая примерно численностью в пять особей, что за ночь они могут уйти далеко и обнаружить этих хищников не так просто.
Несколько раз волчья тропа пересекала дороги, мы даже несколько раз ее теряли. Вот под нами на редколесье встревоженные появлением вертолета несколько лосей, немного погодя мы потревожили выводок диких свиней, а волки словно канули в воду. Наш полет длится уже более двух часов, необходимо лететь обратно в аэропорт для заправки вертолета. Примерно через час мы снова в воздухе. За это время позвонили из Управления и сообщили, что обнаружены свежие волчьи следы в районе деревни Адуй, расположенной примерно в 50-и километрах от Свердловска на берегу Аятского водохранилища.
Теперь долго хищников искать не пришлось, стая волков была хорошо заметна на большом заснеженном водоеме. Но, заметив, или услышав шум вертолета, волки тут же бросились в ближайший колок (небольшой каменистый островок с низкорослыми сосенками) и спрятались в каменных расщелинах. Мы зависаем на высоте не более десяти метров над этим островком. Мощный воздушный поток от винта вертолета, шум его работающих турбин непереносимы для любого животного, будь это медведь, лось, кабан или лиса – они стремглав бросаются прочь подальше от такого «чудовища», — но только не волк. Висим минут пять, но эти умные хищники словно понимают, что долго так продолжаться не может, что рано или поздно вертолет все-таки улетит и они будут свободны. «Умный и хитрый, это зверь с высшим образованием», — как выразился один из охотников.
Посовещавшись, приняли решение: высаживаем нескольких охотников вблизи колка, а сами улетаем подальше, те выстрелами из карабинов выгоняют волков из убежищ на чистое заснеженное водохранилище. Так и сделали. Подлетаем через несколько минут и точно – пять волков несутся в сторону леса. Снег глубокий и даже такому выносливому зверю по нему бежать нелегко. Мы быстро догоняем их и с высоты пяти — семи метров охотники открывают по волкам огонь. Резкие хлопки выстрелов, кабина вертолета вся в дыму, вскоре четыре хищника уже убиты, один самый сильный, вероятнее всего вожак продолжает свой бег. Вот он сбоку от меня буквально в нескольких метрах мощный, сильный зверь с оскалом белых клыков уже не бежит, а прыгает, поворачивая голову в сторону преследующего его вертолета. Мне показалось, что наши взгляды на какое-то мгновение встретились, и мне вдруг стало жаль этого волка, да и до спасительного для него леса оставалось совсем немного. Я решил резким поворотом вправо прекратить его преследование, но, увы, этот мой маневр запоздал – раздался выстрел и хищник, словно споткнулся на полном ходу на не виденную преграду.
Все, охота закончена, волчья стая уничтожена. Мы приземлялись возле каждой туши и охотники затаскивали их в вертолет. Вскоре мы приземлились в аэропорту.
Выгрузили трофеи, тут же возле них собралась толпа любопытных: техники, диспетчера, аэродромные работники. Кто-то сказал, мол, зачем было убивать волков, ведь это санитары леса, на что Киселев Владимир Алексеевич ответил:
— Да, это так, но их популяцию необходимо стараться держать под контролем, в противном случае они могут истребить значительную часть домашнего скота.
И учтите, волчица рожает в среднем от трех до пяти волчат и практически все волчата, в отличие от других зверенышей, выживают до взрослых особей. По нашим подсчетам по области нам необходимо отстрелить порядка пятидесяти волков.
У нас даже есть такса – за убитого волка мы платим охотнику 90 рублей, а за волчицу – 120.
Возбужденный удачным отстрелом, Владимир Алексеевич мог бы еще многое рассказать нашей публике о диких животных (к слову сказать, рассказчик он был хороший, видимо, как все охотники), но тут подошла машина охотничьего хозяйства, мужики быстро забросили в кузов трофеи.
— Вот из этого самого крупного волка, — он показал на того, которого я чуть было, не отпустил, — я сделаю чучело и поставлю его в свом кабинете.
На этом наше сотрудничество с Управлением охоты не закончилось, мы отстреливали волков в разных районах области, производили с воздуха обсчет разного рода зверья: косулей, лосей, диких кабанов, забрасывали на болота бригады сборщиков клюквы и т. д.
А слово свое Владимир Алексеевич сдержал, через пару месяцев мне довелось побывать в его кабинете, и я снова встретился с красавцем-вожаком волчьей стаи.

февраль 2011 г.

Лошадиная месть

Лето 1968года в Забайкалье было жарким и сухим. Сотни гектаров лесных площадей были охвачены пожарами. То ли стихийно, от удара молнии во время быстротечной летней грозы, то ли от неосторожного обращения с огнем в лесу человека, пожары возникали в распадках, на сопках и, что самое страшное, быстро превращались из низовых в верховые, когда пламя, захватывая верхушки деревьев порывами ветра, перебрасывается на соседние деревья. Бороться с такими пожарами человеку очень сложно, в лучшем случае хорошо, если такой пожар удается локализовать и ждать, когда его зальет дождем.
Добрая половина (более10 вертолетов) нашего отряда была брошена на борьбу с этим бедствием. Наш экипаж работал в южной части Читинской области, недалеко от границы с Монголией. Большой леспромхозовский поселок, где мы временно базировались, раскинулся вдоль побережья быстрой горной речки Ингода. Добротные дома с небольшими огородами, выходящие прямо к воде – типичная сибирская деревня.
Мужики практически все работали в леспромхозе, на заготовке и вывозе древесины, в свободное время охотились и рыбачили, а женское дело, как везде – дети да домашнее хозяйство. В короткое сибирское лето местные жители умудрялись выращивать на своих приусадебных участках неплохие урожаи картошки, овощей.
Наш экипаж, состоящий из пяти человек, расквартировали на постой в большой деревянный дом с верандой, выходящей во двор. Мы занимали две смежные комнаты, в третьей, отдельной, располагались хозяева. Это были уже немолодые добродушные люди, он, Иван Максимыч, работал в леспромхозе кладовщиком, его жена улыбчивая и разговорчивая Зинаида Павловна в конторе леспромхоза. На время нашего постоя, ее освободили от работы, ведь ей приходилось на это время много работать по дому, кроме того, леспромхоз давал им еще и продукты на питание экипажа, т. е. нас. Через несколько домов жила их дочь с семьей, иногда она приходила помочь родителям по хозяйству.
Поднимались мы рано, быстро позавтракав, торопились на вертолетную площадку, начинали полеты еще до наступления жары. Здесь считаю необходимым сказать пару слов о нашей работе. В те, советские времена практически по всей стране существовала сеть авиабаз по тушению лесных пожаров. Они представляли собой мобильные отряды, с хорошо подготовленными специалистами, ранее отслужившими в армии в десантных войсках. Именно их с парашютами забрасывали первых непосредственно к очагу лесного пожара, перед ними ставилась задача его локализации. Далее, по необходимости туда забрасывались бригады рабочих лесхозов и леспромхозов, направлялась техника, оборудование. Работа велась вахтовым методом и здесь уже большая роль ложилась на нас, вертолетчиков. Работы было много, надо учесть, что рядом была граница и переход через нее лесного пожара – вещь очень нежелательная. Добавлю еще, что работа по тушению лесных пожаров не только тяжелая, но и очень опасная.
Но это уже другая тема, здесь же я хочу рассказать об одной комичной, если так можно ее назвать, истории. Суть ее в следующем. В хозяйстве леспромхоза была своя небольшая конюшня, ведь тому же леснику невозможно без коня. Так вот, одна лошадка вдруг, от чего-то, захромала, дело не мудреное – столько ходить по сопкам да каменистым распадкам. Так вот наш хозяин уговорил начальство, мол, заберу ее на убой, ведь вон скольких мужиков нам кормить приходится. А конина, к слову сказать, довольно-таки популярное мясо у сибиряков, да не только у них. Даже сегодня в магазине можно купить конскую колбасу или тушенку. Таким образом, появилась на нашем дворе обреченная на гибель пегая лошадь. Это была низкорослая, как все сибирской породы лошадка, уже не пригодная в хозяйстве в силу своего возраста и хромоты.
Утром, во время завтрака, баба Зина (так она сама велела себя называть), сообщила, что на ужин сегодня она приготовит котлеты из конины. Понятно, что бедной лошадке пришел конец. Конечно, жаль скотину, но что поделаешь – таков ее удел. Работая по тушению, пожаров нам не всегда удавалось пообедать. Полноценно ужинали уже после окончания полетов дома. Кстати, поварихой наша хозяйка было хорошей, грех жаловаться.
В этот день, по окончанию полетов, изрядно проголодавшие мы подходили к дому с предвкушением сытного ужина. Баба Зина встретила нашу шумную толпу у порога дома:
— Тише, тише мужики не шумите, вон, видите на веранде Максимыч сидит с зятьком Петей, водку пьют, уж больно они сердитые. Пойдемте в комнату, я вам расскажу, что тут у нас было. И она, с красноречием, присущим говорливым людям, поведала нам, как происходило убийство бедной лошадки.
Я попробую своими словами пересказать то, что мы услышали от хозяйки дома.
Засомневавшись, что управится с этим делом сам, Максимыч решил взять в помощники Петра, хоть он далеко не богатырь, но помоложе, стало быть, сильнее. Привязали они лошадь к ограде, Петя взял в руки увесистый колун и со всего размаха стукнул лошадь по лбу. Та зашаталась, но не упала. Максимыч суетится, кричит: «Бей скорее еще!». Петр снова со всей силы ударил лошадь на этот раз она, словно пьяная, зашаталась и опрокинулась на землю. Мужики, словно победители, стали важно ходить вокруг уже бездыханной лошади, подвернули ее на спину, закурили. Затем Петя подошел к задней ноге, приподнял ее и стал рассматривать, мол, от чего это она захромала. В этот же момент Максимыч полоснул большим ножом по лошадиной шее, дабы выпустить из нее кровь.
Мощной судорогой, в свой предсмертный миг лошадь больной подкованной ногой так двинула Петю, своего убийцу, что он с криком,
схватившись, обеими руками за голову отлетел от нее на несколько метров. Буквально тут же на его лице образовался огромный фингал. Максимыч, с перепугу, видимо потерял дар речи. Баба Зина бросилась к зятю, а затем побежала за сельским фельдшером, та тут же определила, что череп, слава богу, не поврежден. В течение дня раз за разом прикладывали на разукрашенную физиономию Петра всякие примочки. Сейчас он немного отошел.
Мы подошли на веранду к мужикам, действительно, здоровенный фингал «украшал» физиономию Петра. Мы предложили оперативно на вертолете доставить его в районную больницу. Но он решительно отказался:
— Если сразу не окочурился, то, стало быть, жить буду, только теперь не то, что коня, — курицу убивать зарекаюсь.
Ну что ж, нам не оставалось ничего другого, как присоединиться к их компании и выпить рюмку водки за упокой конской души и за здоровье Петра. А котлеты из конины баба Зина состряпала очень вкусные, ничего не скажешь.

март 2011 г.

Деньги

После окончания летного училища я по распределению попал в Улан-Удэнский авиаотряд, это Забайкалье, Бурятия. Был июль 1966 года. Самый разгар как летнего, так и летного сезона и после представления нас, молодых пилотов коллективу летного отряда, на нас особого внимания никто не обращал. Перед нами была поставлена, как обычно в таких случаях задача – устраивайтесь. Под этим словом следует понимать прописку, устройство в общежитии, постановку на учет в военкомате, получение форменной одежды и т. д. И только после окончания всех этих дел нас, новичков, должны распределять уже по эскадрильям и экипажам. Подобная ситуация практически знакома всем специалистам, прибывшим на новое место службы. Это такое нудное время, когда только и думаешь: быстрее бы закончилась эта тягомотина.
Вот в один из таких дней, уже после обеда меня вдруг пригласил к себе в кабинет командир летного отряда Каземиренко Анатолий Антонович:
— Ну, как дела, молодой человек, устроились? Летать готовы? – сходу спросил он.
Я доложил ему, что практически готов, вот только еще не успел обзавестись формой, на складе нет обмундирования.
— Ну, это не страшно, потом оденетесь, а сейчас займитесь подготовкой к командировке, завтра мы с вами полетим на оперативную точку в поселок Монды, там базируется наш вертолет, обслуживает Окинскую экспедицию. Вы будете летать в составе экипажа командира Ловцова Михаила Ивановича. У второго пилота Вьюгина тяжело заболела жена, мы его отзываем на базу. Я проверю вас на слетанность в экипаже, и вы приступите к исполнению своих обязанностей. Все понятно? Вопросы есть? Если нет, вы свободны, приступайте к подготовке.
Понятно, что вторую половину рабочего дня я носился как заводной: надо было получить полетную документацию, карты, аэронавигационные сборники, оформить командировку и т. д. Нашел на карте этот поселок Монды, который находится примерно в четырехстах километрах на северо-запад от Улан-Удэ, в горной местности
Утром следующего дня на рейсовом самолете мы вылетели в Кырэн, райцентр, туда же должен прилететь наш вертолет и, сделав замену в экипаже, мы должны возвратиться на базировку в Монды.
Но, увы!… Погода смешала наши планы. Обширный циклон накрыл всю западную часть Саян. Низкая облачность, туман, мелкий, моросящий дождь – погода явно не летная.
Ловцов естественно, вылететь не смог. Каземиренко долго не раздумывал:
— Едем в Монды рейсовым автобусом к вечеру будем на месте, а завтра приступим к полетам. Здесь у нас погода капризная – сегодня дождь, а утром светит солнце.
Расстояние не многим больше сто километров наш ПАЗик преодолел чуть ли не за три часа – горная извилистая дорога не позволяла ехать быстрее. Изрядно намучившись, мы наконец-то добрались до места назначения. Наш вертодром находился в конце поселка, вытянутого вдоль небольшой горной речки. Экипаж располагался в большой избе рядом с площадкой. Каземиренко А. А. познакомил меня с экипажем. Командир вертолета Ловцов Михаил Иванович – не большого роста, но плотного телосложения мужчина, примерно 35-летнего возраста с приятным добродушным лицом. Бортмеханик Орлов Виктор, высокий, примерно такого же возраста, спокойный, даже в какой-то степени флегматичный дружелюбно пожал мне руку. Здесь же были авиатехник и механик – наземный технический состав. Еще до этого знакомства мне было известно, что Ловцов М. И. — опытнейший пилот, один из первых вертолетчиков Забайкалья, человек авторитетный и попасть к нему в экипаж – большая честь. И в самом деле, вскоре, во время полетов, я неоднократно был свидетелем его высокого профессионализма. Мне повезло, что свою летную деятельность, или, выражаясь по-современному – становиться на крыло, я начинал в этом экипаже. С тех пор, как говорится, много воды утекло, но свой первый экипаж я всегда вспоминаю с признательностью и душевной теплотой. Но это уже потом, а в то время я с волнением ждал начала своей летной работы. Первое, что мы делали, проснувшись – смотрели в окно, как погода? А там все тот же моросящий дождик, низкая облачность, туман. И так один день, другой… Хорошо, что на такой случай у меня оказалось пара книжек, в таких ситуациях очень надежное средство от скуки.
Было у меня предостаточно времени, чтобы ознакомиться с поселком. В противоположном от нас конце улицы располагалась база Окинской геолого-разведочной экспедиции,. Недалеко, километрах в пяти, проходила граница с Монголией, так что кроме сельповского магазинчика и почты местной достопримечательностью была и погранзастава. Кстати, в нашем доме, по соседству была шоферская – оказывается Монды были перевалочной базой для фур, перевозивших из Монголии коров на Улан-Удэнский мясокомбинат. Разумеется, что из-за такого соседства наше жилье вряд ли можно назвать спокойным.
Где-то на четвертый день погода наконец-то сжалилась над нами. Утром, выйдя во двор, я на какое-то время остолбенел: чистое безоблачное голубое небо и на этом фоне кажется рядом, рукой подать, горы, хоть до них не менее пятидесяти километров. Хребет заснеженных вершин поражал своей белизной и величием. Эта картина для меня, только что прибывшего из степной Украины была очень впечатляющей.
Партии экспедиции Ботагол, Барун-Холба, Зун-Холба, Топхор, Диби располагались в горах на расстоянии примерно в 150-200 километров от Монд и нам приходилось делать практически ежедневный их облет – завозить всевозможное оборудование, продукты питания и т. д. Другого вида транспорта ведь не было. А партия – это поселок, где проживало порядка двухсот человек, там были свои школы, магазины, медпункты, — то, без чего невозможна жизнь в любом населенном пункте. И хоть я полностью окунулся в будни своей работы, тем не менее, не перестал восхищаться каменными громадами хребтов, глубокими ущельями, с узкими лентами рек, голубыми блюдцами горных озер, медленно проплывающими под вертолетом. Мне кажется, это запоминается навсегда. Кстати, прямо по нашему курсу находилась одна из самых высоких вершин Саян гора Мунку-Сардык. Ее высота более 3700 метров над уровнем моря.
По истечении примерно двух недель моей летной работы, произошел у нас один случай, о котором я хочу рассказать. В этот день, как обычно, готовимся к вылету: заправка вертолета, загрузка каким-то оборудованием. Летим по заявке сначала в Барун-Холбинскую партию, а затем сразу в другую партию, Топхор. В этот рейс собралось пассажиров человек десять, в основном начальство, какая-то комиссия с проверкой. Обе партии самые дальние, лететь туда около двух часов. Подлетаем, садимся на площадку и, не выключаясь, высаживаем несколько человек и пару ящиков с оборудованием. Такая практика высадки применялось нами, вертолетчиками, повсеместно. Другое дело, когда приходилось иметь дело с крупным или тяжелым грузом, тогда, конечно выключались. Тут же взяли на борт молодого парня, радиста с каким – то блоком, ему необходимо сделать на базе ремонт радиостанции. Я специально обращаю внимание читателя на эти моменты, так как они сыграли свою роль в произошедшем далее.
По окончанию полетов, ближе к вечеру, мы собрались в столовую на ужин. В этот момент в пилотскую заходят наши техники, они только что закончили послеполетное обслуживание вертолета.. Один из них бросил на стол небольшой коричневый чемоданчик, их называли в то время «балеткой».
— Вот кто-то из пассажиров оставил, на сиденье валялся, — сказал он.
— Ну, пускай лежит, завра полетим по — этому же маршруту, отдадим хозяину – решил Михаил Иванович. Мы уже были у двери, когда бортмеханик Витя решил открыть этот чемоданчик, мол, мало ли что. Щелкнул замками и открыв крышку, он ахнул:
— Вот это да!
Мы тут же подошли к столу и, увидев содержимое чемоданчика, тоже остолбенели: он был доверху набит пачками денег, тут же сверху лежали списки-ведомости. Понятно, что это была зарплата рабочим партий, понятно и то, что здесь, как говориться, не одно состояние, ведь проходчики получали очень прилично.
Тишину нарушил Виктор:
— Я вспомнил этого мужика, он видимо кассир. Какой – то дерганый, сразу видно, боится летать, когда прилетели в Барун-Холбу, чуть ли не первым выскочил из вертолета.
— Все понятно, — сказал командир после небольшого раздумья. Слушайте меня внимательно. Первое, — ни одна живая душа кроме нас не должна знать об этом, второе, — в пилотской кабине все время должны находится несколько человек, третье, — не должно быть никаких посторонних. В экспедиции работает много бывших заключенных, да и граница рядом. Вот так-то, мужики, момент не шуточный. Нам за этот чемоданчик отвечать головой.
Виктор закрыл его и бросил в шкаф, где находились наши сумки, одежда. Должен заметить здесь, что содержимое этой «балетки» не вызвало ни у кого из присутствующих какого-то трепетного преклонения, скорее наоборот, мол, надо же свалиться такое на нашу голову.
Понятное дело, что все мы оценили эту ситуацию и уповали на то, что уже завтра избавимся от этого чемоданчика. Но жизнь, однако, внесла свои коррективы. Проснувшись утром, мы увидели, что нас накрыл мощный циклон: снова мелкий моросящий дождик, низкая плотная облачность, горы закрыты, в общем, погоды нет.
На связь с партией мы выйти не можем, радист с рацией здесь, на базе. Хотели отнести деньги в экспедицию, но подумали, кому мы их отдадим, ведь все руководство находится там, в партиях. Михаил Иванович принял решение – будем «сторожить» злополучный чемоданчик до тех пор, пока не появится летная погода. А появилась она только через три дня. Ну, слава богу, после предполетной подготовки мы, наконец, взлетаем со своим чемоданчиком и берем курс на Барун-Холбу. Подлетаем, делаем предпосадочный круг над поселком, смотрим, внизу, возле посадочной площадки собралась большая толпа. Сели, выключились. Люди молчат, чувствуется какое-то напряжение. Бортмеханик Витя открывает дверь и выходит из вертолета. В руках у него коричневый чемоданчик. У края площадки стоит начальник экспедиции Мельников, другие руководители.
— Тут какой-то раззява оставил прошлый раз чемоданчик. По моему, это ваш, — Виктор с небрежным жестом отдал его побледневшему кассиру. Тот, молча, трясущимися руками открыл крышку. Все на месте, по толпе прокатился гул радости. В этот момент с огромным облегчением вздохнули и мы, летчики: «Ну, слава Богу, избавились!»
На следующий день вечером к нам в пилотскую пришли начальник экспедиции и кассир. Принесли с собой коньяк, закуски, устроили нам хороший ужин в благодарность за наше «бдение» над злополучным чемоданчиком.
Оказалось, что настоящий кассир уехал в отпуск, раздачу зарплаты поручили этому дяде из планового отдела, а он впервые полетел на вертолете, разволновался, а тут еще такой шум, тряска. Вот он, как говорится и «потерял голову».
В заключение хочу сказать, что позже, получив свою первую летную зарплату (довольно таки приличную), мне было гораздо приятнее ее держать в руках, чем созерцать ту огромную сумму тех денег в чемоданчике.

апрель 2011 г.

Хозяин тайги

В этих заметках я не собираюсь удивить читателя своими познаниями этого таежного зверя, я просто хочу рассказать о своих встречах с ним (слава Богу, не один на один) во время своей летной деятельности. Это сильный, умный, коварный, но в тоже время забавный малый, ведь не зря практически во всех цирках он любимец публики.
По статусу хозяина тайги ему положено демонстрировать свое превосходство среди лесных обитателей, дабы они не забывали, кто здесь хозяин, не редко это касалось и людей.
Общеизвестно, что клюква является одной из самых полезных лесных ягод, по своей насыщенности витаминами она даст фору разного рода «фантам», «пэпси» и пр. напиткам.
Клюквенные компоты, морсы – очень популярны среди жителей Урала, Сибири. Я не сомневаюсь, что именно клюква, брусника и другие лесные ягоды — составляющие знаменитого сибирского здоровья. Вот только растут они, к сожалению, не в огородах, а в труднодоступной лесной глуши, на болотах и собирать их не так просто. Тем не менее, примерно в начале сентября, как только убрали овощи с огородов жители поселков, деревень отправляются на ягодный промысел. Летая на вертолете на сравнительно малой высоте, нам, пилотам, часто приходилось видеть в это время на болотах людей с пайвами (заплечные самодельные емкости), ведрами.
В это время мы работали в Тюменской области, базировались в поселке Мегион, что примерно в 40 километров от Нижневартовска. Обслуживали нефтяников – возили вахты на буровые, доставляли всевозможное оборудование и т. д.
Когда начался клюквенный ажиотаж, к нам с просьбой обратились женщины, обслуживающий персонал нашей гостиницы
— Ребята, не могли бы вы забросить вертолетом на болото на сбор ягод?
-Никаких проблем, завтра нам предстоит лететь пустым рейсом за оборудованием, попутно можем забросить вас, так что утром будьте на вертолетной площадке, — ответили мы.
На следующий день бригада примерно из десяти человек – женщины, несколько мужчин и девочек-подростков уже ждала нас на вертодроме. Через несколько минут мы были в воздухе. Примерно в 40 километров севернее Мегиона были заброшенные буровые с площадками для посадки вертолета. На одну из них мы и высадили свой «ягодный десант», благо клюквенное болото было недалеко от площадки. Тут же условились, что через три часа мы прилетим их забирать обратно.
Перед окончанием полетов мы полетели за своими ягодниками. Подлетев к площадке, видим, что вся группа на месте. Садимся, бортмеханик открывает дверь, и они прямо таки рванули в кабину вертолета и что удивительно- с пустыми ведрами и пайвами.
В чем дело? Неужели на болоте не оказалось клюквы? Да нет, ягоды здесь много, да вот только это узрел и «хозяин» — медведь. Оказывается, после нашего взлета, только наша публика подошла к болоту, как из ближнего ельника раздалось грозное рычание и, буквально через пару минут перед их взором возник медведь. Он явно был недоволен появившимися в его владениях непрошенными гостями. Конечно, и людям в такой ситуации стало не до клюквы. Они тут же сгруппировались на площадке и начали изо всех сил барабанить в свои емкости. Такой шумовой эффект подействовал на мишку, он ретировался, но недалеко, так как только один из смельчаков приблизился к болоту, тут же из того ельника слышалось злобно рычание. По всей вероятности, перед тем, как лечь в зимнюю спячку, медведю необходимо было напитаться отборной ягодой, а тут вдруг появились люди. А, им ничего другого не оставалось, как все три часа практиковаться в барабанном бое. Представляю, как они обрадовались, услышав шум вертолета.
Взлетев, мы сразу увидели с высоты «хозяина», огромный, он стоял на задних лапах и всем своим видом как демонстрировал нам: убирайтесь-ка отсюда по-быстрому.
Ну вот, такая история. Кстати, на следующий день мы высадили своих ягодников в другом месте, правда, хорошенько осмотрев перед этим все окрестности возле площадки. Так что без клюквы они не остались.
Следующая встреча с «косолапым» произошла в сибирской тайге, на берегу реки Иркут (отсюда и название города Иркутска). Обслуживали мы геологов, что было для нас вертолетчиков, обычным делом. Партия заканчивала полевой сезон, и нам необходимо было вывезти ее оборудование на базу экспедиции. Пока загружали вертолет, начальник партии пригласил нас к костру попить чаю. Кстати, мне часто приходилось чаевничать в подобных ситуациях, и я хочу отметить здесь умение геологов готовить напитки по своей рецептуре из целебных корешков, трав, ягод – вряд ли подобные чаи вы найдете в современном магазине. Хочу еще здесь выразить свое искреннее уважение к этим бородатым (в основном) мужикам, настоящим романтикам, умеющим жить без привычного для всех нас комфорта и домашнего уюта месяцами. Согласитесь, что такое дано далеко не каждому. Они умеют жить с природой в ладу, стараясь не наносить ей ущерба, чего не скажешь о других. Но это уже отдельная тема для разговора.
Так вот, мы уже собирались вылетать, когда к костру подошел один из геологов, несколько минут ранее ушедший к реке мыть посуду.
— Мужики, пойдем к реке, что-то увидите, только старайтесь не шуметь.
Попутно он заскочил в палатку и прихватил с собой ружье. Пройдя пару десятков метров по лесной тропинке, мы вскоре были на берегу, в зарослях прибрежного кустарника. И вот такая картина предстала перед нами: на противоположном берегу, а он порядка двух метров высотой, довольно крупный медведь сбрасывал с обрыва с воду бревна, кем — то приготовленные, скорее всего охотниками для своего зимовья. Часть из них была тесанные, без сучков и мишке не составляло никакого труда сбрасывать их, при этом он явно выражал наслаждение, когда бревно с шумом и брызгами падало в воду. Геолог хотел выстрелом из ружья вспугнуть медведя, но мы его остановили:
— Пусть забавляется, да и нам интересно, когда еще такое увидишь.
Видимо, как настоящему хозяину тайги, ему не очень пришлась по душе не санкционированная им деятельность человека, вот он решил навести порядок. Мы с большим удовольствием наблюдали это, как говориться, бесплатное кино…
Вот он взялся за очередное толстое бревно, но, увы, уже с сучьями, — он его и так и этак, а оно плохо ему подчиняется. Нет, чтобы оставить его и взяться за другое, тесаное – он упорно толкал к реке именно это. Ну вот, наконец, оно на краю обрыва и, перевесившись, летит в воду…вместе с мишкой, так как оно в этот момент оказалось между его ног.
Мы укатывались со смеху – такое надо видеть, — оглушая своим ревом все вокруг, мотая во все стороны головой и разбрасывая возле себя брызги воды наш «артист» довольно — таки шустро плыл к нашему, пологому берегу. Не думаю, что он в этот момент обрадовался бы нашему присутствию, да и нам не следовало попасть «под горячую руку», вернее медвежью лапу. Теперь уж пришлось палить из ружья, дабы отогнать от себя бедолагу.
Вскоре мы были в воздухе, и веселое настроение от такого представления долго не покидало нас.
А вот еще один эпизод, связанный с мишкой, который мне довелось наблюдать в одном далеком таежном поселке, расположенном на берегу реки Витим, в Забайкалье.
Жителей этого довольно таки большого поселка (я уж не помню его название), кормила тайга, что была тут же за околицей с одной стороны, да красавец Витим с другой стороны, в берег которого спускались огороды. По каким-то делам занесло нас в этот, как говорится медвежий угол. Собралась возле вертолета, как обычно, толпа, — не часто им приходится видеть такую штуковину как вертолет.
— Чудная ваша вертушка, а у нас тоже есть свое чудо, хотите посмотреть? — сказал один мужик.
Мы заинтересовались, что это за чудо может здесь быть.
— Ну, покажите нам, что это такое.
— Пойдемте с нами, тут недалеко.
Через несколько минут приводят мужики нас к пристани, где были какие-то мастерские, подходим к бревенчатому сараю, как мы поняли к кузнице. Заходим во внутрь и видим «чудо» — возле наковальни с кувалдой в лапах стоял медвежонок. Тут же кузнец держит большими щипцами в горне какую-то железку. Вот она, добела раскаленная на наковальне. И Борька (так звали медвежонка), начал лупить по железке кувалдой, кузнец, знай только, успевал ее ворочать. Это надо видеть: помощник ловко махал кувалдой, подпрыгивая при каждом ударе, мы даже остолбенели, наблюдая за его работой.
Ну, разве это не чудо? Оказывается, несколько месяцев назад охотники застрелили медведицу, разорявшею пасеки, а осиротевшего малыша привели в поселок. Одному из мужиков пришла в голову мысль: а почему бы не научить чему-нибудь медвежонка, в цирке, мол, они такие номера откалывают. И пристроили его в кузницу, благо ее хозяин оказался хорошим дрессировщиком. Но нас еще ожидало второе действие этого спектакля. Один мужик спустился к пришвартованному катеру и включил на нем сирену, что было сигналом перерыва на обед. Борька тут же бросал свою кувалду и стремглав бежал к катеру, там его ждал обед — штук пять банок сгущенного молока. Как он опустошал эти банки – тоже надо видеть: брал ее в лапу, прокалывал своими когтями и высасывал содержимое, да так, что там не оставалось ни капли, нам продемонстрировали мужики, вскрыв, ножом пустую банку – она была практически сухой.
Вот такую интересную и забавную картину довелось нам увидеть. Мне неизвестна дальнейшая судьба медвежонка, по всей вероятности, повзрослевшего его определили в зоопарк.
июнь 2011 г.

Здравствуй, зима

Когда осень переходит во вторую свою половину с пасмурным свинцовым небом, дождями, порывистым холодным ветром и неизбежной грязью,- поневоле думаешь, когда же это закончится, хочется прихода зимы, понимая, что с ней придут метели, морозы и холода. В один из таких дней я остался ночевать на даче. Наш дачный поселок к этому времени был практически безлюден: урожаи собраны, участки перекопаны и, так сказать, законсервированы до весны. Я решил прогуляться по лесу, благо он тут же рядом в пяти минутах ходу. Да, унылая пора: не радуют глаз обнаженные березы и осины, мрачновато выглядят потемневшие стволы сосен, над стылой водой небольшой речки клубится жиденький туман, по ней медленно плывут одинокие желтые листья.
Угомонился лесной народишко, не слышно веселого птичьего разноголосья, попрятались в норках мелкие зверюшки, запаслись они на долгую зиму провиантом, кое кто из них успел даже сменить свой наряд – ждут матушку зиму.
Ну а она не заставила себя ждать: в воздухе появились первые ее гонцы – снежинки, сначала редкие, одиночные, а буквально через каких-то десять минут на мерзлую землю, на кусты и деревья повалил настоящий снегопад. В этом плавном полете крупных снежинок ощущалась какая-то грациозность, они словно зависали на какое-то мгновение в воздухе, а затем с неохотой опускались на землю. Я вышел на опушку леса запрокинул голову и закрыл глаза. Щекотливо-колючее и холодное соприкосновение снежинок будоражило лицо. От снежной белизны в лесу посветлело, даже, кажется, появился какой-то едва уловимый аромат свежести.
Я пришел домой. Начались сумерки, в доме похолодало. Пришлось затопить камин. Сухие березовые дрова горели дружно, и вскоре вся комната наполнилась теплом
Истинное удовольствие сидеть с чашкой чая в кресле наедине с огнем в камине: мелкие, обыденные мысли где-то далеко, в такие минуты думается о чем — то возвышенном и хорошем.
А утром я был поражен, словно в театральной постановке произошла смена декораций: сквозь ажурные узоры на стеклах окон (успела ведь зима их нарисовать за ночь) пробивались лучи солнца. Но еще более впечатлительная картина открылась передо мной, когда я, одевшись, вышел на крыльцо дома. Все вокруг преобразилось, произошло таинство природы – она разродилась зимой – девственной чистоты снег покрыл всю округу, плавные мягкие сугробы возникли на кочках и пнях, белые шапочки одели алые гроздья рябины. Могучие сосны, что рядом с дачей протягивали на своих ветвях охапки снега, мол, на бери.. На первозданном снегу уже отпечатались следы какой-то пичужки.
Скоро они – снегири, клесты веселыми стайками будут хозяйничать на опустевших дачных участках – поедать оставшиеся облепиху, черноплодную рябину и пр.
Подошел сторож с собачкой. Пока мы разговаривали, молодой щенок с удовольствием резвился на снегу, то и дело, зарывая свою мордочку в сугроб – видать это первая зима в его жизни.
Вот так она пришла к нам, принеся с собой не только метели и морозы, но коньки, лыжи, санки, Рождество и Новый год.
Закончить свой небольшой рассказ хочется прекрасными строчками А. С. Пушкина:
Под голубыми небесами,
Великолепными коврами
Блестя на солнце, снег лежит;
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит.

ноябрь 2011 г.

О нашей победе

Сейчас, накануне 65- я великого праздника, телевидение газеты, вся пресса заполнены материалами, посвященными этому, несомненно, большому событию в истории нашего народа. Вот и у меня появились кое-какие мысли по этому поводу.
Сейчас по телевизору часто можно увидеть хронику тех огненных лет. Сердце сжимается от обиды и горечи, когда смотришь кадры начала войны. Они не могут оставлять равнодушным любого человека: тысячи наших солдат оказались в немецком плену уже впервые дни войны. В их глазах читается ужас и непонимание: Что происходит? Как это так? Немцы прут против нас танками, техникой, а мы против них винтовками, и та одна на двоих. Что же мы за Армия, которая «до Британских морей всех сильней» как пелось в предвоенные годы. Где наши славные и легендарные генералы и маршалы? Да они оказались еще в большей панике и растерянности вместе с усатым «вождем всех народов». Выражаясь не литературным языком, они «просрали» начало кровопролитной войны. Это по вине кремлевских правителей вынуждены были «драпать», а не отступать ниши войска. Это моя точка зрения, может и не совсем верная.
А в глазах провожающих наших бедолаг-солдатиков женщин, стариков, детей укоризна: Что же вы нас покидаете, родненькие?
Можно представить себе, как им было горько и обидно. Но чувствовался ответ: «Мы обязательно вернемся!».
Но вот прошел год, второй. Выпив горькую чашу позора и унижения, она, эта чаша, каким-то образом преобразилась в ярость, непоколебимый солдатский дух, несокрушимую стойкость. Подобные метаморфозы у русского человека происходили и раньше, особенно в годы лихолетья. Ему, русскому мужику, а в те годы солдату, пришлось по полной хлебнуть той горечи, которая называется война. Но он уже не тот растерянный солдатик 41 года.
С присущей русскому мужику деловитостью, сноровкой, даже хитрецой, закаленный под бомбежками и артобстрелами он пошел крушить врага, который получил сполна за кровь и слезы нашего народа.
И он победил! Отдавая заслуженную дань офицерскому корпусу, генералам и маршалам, я все же в первую очередь, преклоняюсь перед простым русским солдатом. На мой взгляд, лучшие кадры кинохроники тех лет это те, что запечатлели наших воинов на улицах освобожденных ими наших и европейских городов. С автоматами наперевес, под восторженные приветствия идут солдаты-освободители. На разных языках звучат слова благодарности за избавление от коричневой чумы. Подобное помнит история, когда под предводительством Суворова, Кутузова шли наши гренадеры и казаки по улицам европейских городов.
Но мне кажется, что та же Европа была бы трижды нам благодарна, если мы, выполнив такое великое дело, ушли к себе домой, оставив им, европейцам, право выбора своего дальнейшего пути. Так нет же, наши правители стали насаждать свою идеологию, создав так называемый социалистический лагерь, который, в конце — концов, оказался никому не нужным. Не здесь ли кроится вопрос, отчего так не любят нас европейцы.
Поневоле тут скажешь «За державу обидно»
Так что 9 Мая, я обязательно выпью стопку за победителя, за ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО РУССКОГО СОЛДАТА!

май 2010 г.

Дорога к храму

Недавно я с супругой гостил в Перми у давнишних наших друзей Ломовых – Леонида Андреевича и Людмилы Васильевны. Нас связывают тесные дружеские отношения уже несколько десятилетий. Это очень добрые, отзывчивые, и, я бы сказал, светлые люди. Поэтому каждая встреча с ними для нас праздник. Так было и в этот наш приезд. Гостеприимные хозяева возили нас по городу, показывали достопримечательности столицы Прикамья, неплохо мы отдохнули на живописной даче с традиционной русской банькой.
В один из вечеров Людмила Васильевна объявила:
— Завтра, дорогие гости, мы поедем в Белогорскую обитель, в мужской монастырь, у нас его называют «Уральским Афоном» мы должны вам его показать.
Утром следующего дня мы были в пути. Ехать предстояло порядка 130 километров в кунгурском направлении. Конечно, мы знали и даже были в знаменитой сталактитовой пещере, а вот о существовании Белогорской обители не слышали. Но ведь всегда прияно открывать для себя что-то новое. Вот только с погодой нам не повезло, хоть на дворе был август, но низкая серая облачность по осеннему закрыла все небо, накрапывал мелкий моросящий дождик, да и температура была далеко не летняя, градусов 12. Но что поделаешь, таковы сюрпризы местного, уральского климата.
За дружескими разговорами время в пути летит незаметно и, проехав немногим более двух часов, мы были у цели нашего небольшого путешествия. Храм мы увидели издалека, так как он стоял на высокой горе и даже в непогоду он был заметен за пару десятков километров. Гора эта называется Белой потому, что выпавший первый снег на ней уже не таял как у подножья, и среди бесконечного осеннего разноцветья близлежащих лесов и лугов гора выделялась своей ослепительной белизной. А на самой вершине стоял великолепный ансамбль Храма.
Машин на стоянке было немало, в том числе и с екатеринбургскими номерами. Когда припарковавшись, мы вышли из автомобиля, то сразу были поражены увиденным.
Отсюда открывалась на все стороны красивая панорама необъятного горизонта, а тут еще, как по заказу, небо разъяснилось, выглянуло солнце, засверкали золоченые купола собора.
Такое великолепное зрелище вряд ли оставит вас равнодушным. В глубокой уральской глуши, на высокой горе при полном бездорожье, всего за пятнадцать лет на пожертвования простых людей – прикамских купцов и заводчиков был построен один из красивейших и величественных соборов России. Размеры собора впечатляют: длина – 60 метров, ширина – 55 метров, высота – 58 метров. На его кровле пять больших куполов и четыре маленьких. Его вместительность рассчитана на четыре тысячи прихожан. Монастырская братия доходила до 400 человек. Для них были построены жилой корпус и трапезная, в собственном хозяйстве имелись пекарня, мельница, кирпичный завод, столярная, кожевенная и иконописная мастерские. Монастырь имел богатую библиотеку, при нем существовал приют для сирот и церковно-приходская школа. До 70 тысяч паломников в год посещали эту обитель. Славу и известность Белогорский монастырь имел практически по всей России.
А началось все с сооружения в 1891 году на Белой горе величественного креста высотой более 10 метров, названного в честь наследника российского престола цесаревича Николая (впоследствии царя Николая). Отсюда и название монастыря (Свято-Николаевский) и главного храма – Крестовоздвиженский.
Сочетание великолепного природного ландшафта и архитектурного величия самого собора создает очень сильное впечатление, никого не оставляя равнодушным.
Но, увы!.. Смутные годы гражданской войны не обошли стороной эту обитель.
Храм был разрушен и сожжен как многие соборы и церкви, беззащитные монахи расстреляны, был утоплен в Каме архимандрит отец Варлаам. На это кощунство и варварство можно сказать лишь одно: Бог им судья!
В наши дни работы по восстановлению и реконструкции Белогорской обители ведутся уже на протяжении восемнадцати лет (ведь разрушать, к большому сожалению, мы умеем). В Перми учрежден фонд поддержки воссоздания Крестовоздвиженского Собора Белогорского монастыря под названием «Белая Гора». Человеку необходим храм, дабы войдя в него, он мог найти в нем душевный покой, очистить свои помыслы т поступки от скверны, кой так много сейчас среди нас.
Мне думается, что дорогой к Храму хоть однажды должен пройти каждый человек.
Закончить свой рассказ хочется простым стихотворением одного паломника, посетившего Белогорскую обитель»
«На склонах седого Урала,
В глухом и дремучем лесу
Народная вера святая
Создала обитель-красу.
Ликуй и красуйся
На многие лета
Славная Белая святая гора
Бог сохранит от злого навета
Обитель молитвы, поста и труда!»

июль 2011 г.

Нарушая запреты

О нашей встрече, что там говорить
Я ждал ее, как ждут стихийных бедствий
Но мы с тобою сразу стали жить
Не опасаясь пагубных последствий.

Во второй половине теплого июльского дня дежурная смена небольшого аэропорта местных авиалиний заканчивала свою работу. Диспетчер, радиооператор, авиатехник, заправщик, кассир, водитель – в основном этот небольшой коллектив обеспечивал полеты пассажирских самолетов АН-2 и вертолетов спецприменения. Аэропорт находился южнее в семи километрах от довольно таки большого и промышленного города, что на севере Свердловской области. На небольшой площадке перед зданием уже стоял служебный автобус, он был практически заполнен, ждали только экипаж вертолета, совершившего недавно посадку. В последние дни у вертолетчиков было много работы: на Севере области полыхали лесные пожары, на их ликвидацию необходимо забрасывать людей, оборудование, нужно и выполнять полеты по заявке газовиков – они заканчивали строительство нитки газопровода, конечно, экипаж устал, но, слава богу, впереди у них было два дня отдыха – на вертолете необходимо выполнить регламентные работы, т. е. обширное техническое обслуживание. Поэтому завтра прибудет с базы на замену им другой борт, который подменит их на эти дни…
— Ну, где же вертолетчики? Сколько будем ждать?- проворчал кто-то в автобусе.
-Да вон бегут они, – успокоила публику диспетчер Валентина.
Через минуту вертолетчики были в автобусе.
— Извините за задержку, — обратился к присутствующим командир Павел Буров.
Прежде чем автобус тронулся, со своего места встал начальник аэропорта:
— Попрошу внимания. Вы неоднократно обращались ко мне с просьбой организовать коллективный выезд на природу. Так вот, завтра в семь утра предлагаю всем желающим поездку за грибами. Можете взять с собой родственников, места в автобусе, я думаю, хватит всем. Сбор в городе, на площади возле гостиницы. Прошу не опаздывать. Все, Петрович, поехали. Публика в автобусе оживилась. Буров обратился к своим:
— А что, мужики, хорошая идея, почему бы нам не поехать, ведь у нас два дня отдыха. Но они отнеслись к этой затее скептически.
— Я не поеду, мы и так встаем каждый день в такую рань, хочется отоспаться, — сказал бортмеханик Олег. С ним согласился второй пилот Алексей.
— Ну ладно, лежебоки, утро вечера мудренее, там посмотрим, — согласился Буров.
Автобус остановился в центре города возле местной двухэтажной гостиницы – в ней жили прикомандированные экипажи, здесь высаживалась и добрая половина пассажиров. Вертолетчики сразу пошли в столовую, расположенную на первом этаже, но, увы, она уже была закрыта. Перспектива остаться без горячего ужина их явно огорчила, но что поделаешь – и они зашли в ближайший гастроном. Здесь Валя, диспетчер уже рассчитывалась с кассиром. Узнав причину расстройства пилотов, она сказала:
— Ладно, мужики, так и быть, не дам я помереть вам с голода, пошли ко мне, накормлю вас пельменями. Такое приглашение привело их в некое замешательство, но Буров тут же нашелся:
— Предложение принимается единогласно, но только к пельменям полагается еще что-то, — и он решительно подошел к винному отделу.
Здесь необходимо сказать, что Валя Соколова была, что называется, душой коллектива. Чуть выше среднего роста, худощавая, может не очень симпатичная, но добрая и отзывчивая она пользовалась большим уважением в коллективе, да и пилотам было приятно слышать ее мягкий голос в эфире. Свою работу Валентина любила, диспетчером работала более семи лет, была, как говорится, профессионал, а это много значит когда диспетчер и пилот понимают друг друга с полуслова. Правда в личной жизни этой 35-летней женщине не очень повезло: была замужем, но муж оказался пьяницей, и Валя выставила его за дверь, даже не родив ребенка.
Жила она в однокомнатной «хрущевке», в одной из пятиэтажек, в микрорайоне, расположенном в центральной части города. Хоть комната была обставлена скромной мебелью, тем не менее, в ней было чисто уютно и комфортно.
— Располагайтесь, мойте руки, курить можно на балконе, а я на кухню, — бросила Валентина, на ходу одевая фартук. Не прошло и полчаса, как ужин был готов: хозяйка внесла и поставила на середину стола кастрюлю с вкусно пахнущими дымящимися пельменями.
— Наваливайтесь, мужики, пользуйтесь моей добротой.
— Валюш, ты молодчина, спасибо тебе, — сказал Буров. Предлагаю выпить за твое благополучие и здоровье.
Когда Валентина ушла на кухню, чтобы готовить чай, раздался звонок в дверь: за какой-то надобностью пришла соседка. Узнав, что в квартире гости, она пыталась уйти, но хозяйка уговаривала ее остаться. Буров встал из-за стола, вошел на кухню и обратился к вошедшей:
— Ну что вы так упрямитесь, пройдите к нам, мы миролюбивые, не кусаемся, попейте с нами чайку. Поколебавшись немного, женщина прошла в комнату. Увидев незнакомую мужскую компанию, она сильно смутилась:
— Прошу прощения за этот визит, мне очень неудобно,- проговорила она, явно чувствуя себя не в своей тарелке.
— Да ну что вы, это в порядке вещей, садитесь, — и мужчины задвигали стульями.
— Знакомьтесь, — это моя подруга еще со школьных лет Ирина, живет в этом же доме, но в другом подъезде, — а это мои голодные вертолетчики – Паша, Алексей и Олег, — представила Валентина соседке своих гостей. Так получилось, что Ирина села напротив Бурова, и теперь он мог ее разглядеть. Перед ним сидела молодая симпатичная женщина с открытым смугловатым лицом большими карими глазами и короткой прической густых каштановых волос. Их взгляды встретились, и Буров вдруг внутренне ощутил какой-то импульс, исходящий от ее выразительных глаз. Она также, почти молниеносно отметила про себя этого симпатичного, крепко скроенного мужчину, сидевшего напротив. С одной стороны, она по-прежнему испытывала неловкость своего положения, и ей хотелось, допив чашку чая, быстрее покинуть комнату, но в то же время какая-то необъяснимая сила удерживала ее на стуле. Обстановку разрядил бортмеханик Олег:
— Ну, мужики, нам пора и честь знать, спасибо тебе Валя за хлеб-соль. Гости, задвигав стульями, стали подниматься из-за стола.
— Не забудьте, что завтра утром выезд за грибами, к семи часам автобус подъедет к гостинице, — напомнила хозяйка летчикам уже в прихожей.
— Ладно, утро вечера мудренее, — ответил Олег, а Буров шепнул ей на ухо:
— Валюш, прихвати с собой подругу.
— Я поговорю с ней, но не знаю, согласится ли, — тихо ответила та.
На следующий день утром, как и было, оговорено, старенький, видавший виды автобус подъехал к гостинице. Через минуту к нему подошел Буров.
— Всем доброе утро, мои мужики решили отоспаться, так что принимайте меня одного в свою компанию,- сказал он, усаживаясь на свободное место.
Народу набралось прилично – сами аэропортовские, да еще их родственники. Подымаясь по ступенькам в автобус, Павел с удовлетворением заметил, что рядом с Валентиной сидела Ирина.
…В свои сорок лет Павел Буров был уже опытным вертолетчиком, еще бы, ведь за плечами уже 15 летний стаж летной работы. Он принадлежал к категории людей, которые старались добраться, как говорится, до сути того или иного вопроса. Из таких людей получаются хорошие специалисты, чем бы они ни занимались. Спокойный, уравновешенный и хладнокровный, он пользовался авторитетом среди коллектива летного отряда. Его высокий профессионализм подтверждался тем, что он имел допуски к самим сложным видам работы: к полетам в горах и ночью, выполнению аварийно- спасательных, аэросъемочных и других. Приходилось бывать в аварийных ситуациях, когда четкие и слаженные действия экипажа и прежде всего командира вертолета определяют исход возникшей в полете обстановки. Человек должен соответствовать своей профессии. Ведь далеко не каждый может быть пилотом, моряком или актером, любая работа требует от человека каких-то своих, специфичных именно этой профессии человеческих качеств. И когда характер совпадает с требованиями этой профессии – тогда из такого человека получается высококлассный специалист, мастер своего дела. Вот таким первоклассным пилотом был Буров. Жена его, Светлана – медработник, работала старшей медицинской сестрой в областной больнице. Сын Сергей перешел в десятый класс и после окончания школы намерен поступать в летное училище.
В семье привыкли к тому, что Буров «пропадал» в командировках, такая уж работа у вертолетчиков, они порой месяцами находились на так называемых оперативных точках – в больших и малых городах, поселках. Чего греха таить, были у некоторых так называемые случайные встречи, ведь с этим грехом человечество имеет дело, чуть ли не с начала своего существования. В авиаотряде была должность заместителя командира по политико-воспитательной работе, который отвечал за моральный облик летного состава и «провинившихся» пропесочивали на партийном собрании, дабы другим было неповадно.
Светлана знала об этих разборках, понимала, какая у мужа профессия, и где-то в глубине души была готова к всевозможным неожиданностям. Однажды она заговорила с ним на эту тему. Муж тогда был краток:
— Запомни, чтобы там не случилось, семья для меня дело святое и давай больше не будем об этом, при этом он крепко ее обнял.
… Автобус остановился в километрах десяти от города, съехав с лесной дороги на небольшую полянку. Начальник порта объявил:
— Сбор через два часа, здесь же. Заблудиться в этих местах сложно: в километре отсюда речушка, с противоположной стороны проходит ЛЭП. В крайнем случае, у нас свои вертолетчики, так что потерявшихся найдем, — уже шутливым тоном закончил он, глядя на Бурова.
— Да я сам боюсь леса, как черт ладана, разве только вот с Валей мне не страшно, — отшутился Буров, подходя к подругам, и уже тихо им намекнул:
— Держитесь меня, я с воздуха изучил эту местность, наверняка мы с вами без грибов не останемся.
— Так и быть, мы Паша, доверимся тебе, но если останемся без грибов, — ох не сдобровать тогда тебе, правда, Ир?
— Конечно, накостыляем по полной программе, — ответила та.
— Вы обе с виду такие добрые и миролюбивые, а тут и в самом деле напугаешься.
— Да ладно, ты вроде бы не из пугливых, веди нас в свои грибные места, народ уже разошелся, — сказала Валентина.
Естественно, что никакого исследования на предмет наличия грибов Буров не делал, но неоднократно пролетая в этом районе, заметил обширный участок леса, заросший молодым березняком и осинником и как опытный грибник, не сомневался, что там должны быть грибы. Павел сразу отметил про себя фигуру Ирины, — в спортивном костюме она была привлекательна, формы ее тела были присущи женщине, следящей за своей внешностью: как говорится в таких случаях, — все при ней, ни убавить, не прибавить.
Минут через двадцать они вошли в березняк. Солнце уже поднялось, но на траве еще была небольшая роса, весело щебетали птички, – погода прекрасная. Чутье Павла не подвело, здесь действительно было грибное место, — то и дело попадались симпатичные с красными шляпками подосиновики, подберезовики, и собирать их было истинное удовольствие. Прошло чуть более часа, и вся наличная тара была заполнена. У Павла большой целлофановый пакет был заполнен доверху, он даже нашел около десятка добротных белых грибов. Такой же успешной «охотой» была и у женщин. Не торопясь, с хорошим настроением втроем они возвратились к месту сбора. Во время «тихой охоты» Буров узнал у Валентины кое-что об Ирине: оказалось, что она пять лет назад похоронила мужа, погибшего при какой-то аварии на заводе, что у нее есть дочь, пятиклассница, и она, Настя, сейчас в деревне, у бабушки.
Еще Павел узнал, что Ирина работает в местном исполкоме заместителем отдела по строительству и архитектуре, так как в свое время окончила строительный факультет политехнического института.
Потихоньку стали подходить и остальные грибники: практически все с хорошей «добычей». Перед тем как сесть в автобус, Буров протянул свой пакет Ирине:
— Мне в гостинице грибы ни к чему, а вы сделаете к ужину грибницу, может быть, и нас с Валей пригласите, мы не откажемся, правда, Валь?
Женщины немного смутились. После небольшой паузы Ирина сказала:
— Ваше предложение нужно обдумать, и они тихо заговорили между собой.
Подъезжая к гостинице, Павел склонился к впереди сидящим подругам:
— Ну и какое ваше решение?
— Дом вы знаете, квартира десятая, приходите вечером, — тихо ответила Ирина.

Вечером, зайдя предварительно в «Гастроном», Буров стоял у двери с номером «10».
На звонок открыла хозяйка.
— Проходите, пожалуйста, раздевайтесь, — сказала приветливо она. Одета она была в легкое элегантное летнее платье, аккуратно причесана, от нее исходил приятный аромат духов. В отличие от Валиной эта квартира была значительно большей – три комнаты — гостиная, детская и спальня были обставлены хорошей мебелью, во всем чувствовался хороший вкус хозяйки. Валя сидела в гостиной на диване, в углу на небольшом столике стоял магнитофон, из него слышны были песни Пугачевой.
— Устраивайтесь по удобнее, скоро все будет готово, Валь займись гостем, — Ирина нырнула на кухню.
— Чем тебя Паша занимать, садись вот и слушай хорошие песни, тебе нравится Пугачева?
— Конечно, нравится, с удовольствием ее послушаю, — ответил гость, усаживаясь в кресло. Песни Аллы Пугачевой были в моде, это был обязательный атрибут каждой домашней вечеринки или праздника. Ведь в ее песнях было много задушевности, человеческой теплоты и любви – всего того, чего зачастую так не хватает людям. Но вот и хозяйка с большой тарелкой жареных грибов с картошкой, пришлось даже раздвинуть тарелки с закуской в центре стола. Ароматный и вкусный дух наполнил собой комнату.
— Ну, Павел, командуйте, наливайте свой коньяк, — сказала Ирина веселым голосом.
Буров наполнил рюмки:
— Предлагаю тост за симпатичную хозяйку, за ее скатерть-самобранку, крепкого вам здоровья, мира и добра вашему дому, — при этом он бросил выразительный взгляд на Ирину. Вечеринка пошла по обычному руслу, — непринужденная беседа о том, о сем, тихая музыка, тосты, закуска.
Когда начало темнеть Валя встала из-за стола:
— Очень славно посидели, но мне пора домой. Вы — то завтра отдыхаете, а я в восемь уже должна быть в аэропорту.
— Так ты и чай не будешь пить? — спросила Ирина.
— Спасибо Ир, я уж дома попью.
— Стало быть, и мне собираться? – Буров приподнялся из-за стола.
— Ну, тебя пока хозяйка не гонит, посиди, почаевничай, — так ведь, подруга?
Валентина с некой хитрецой посмотрела на Ирину. Та смутилась немного, но согласилась: — Пусть остается ненадолго, как-то неудобно выпроваживать гостя без чаепития.
Буров, молодой здоровый мужик, жизнь которого, в силу специфики его профессии, была связана с длительными командировками, мог позволить себе так называемые связи на стороне, отдавая отчет своим действиям и понимая, какие последствия могут быть при этом. Ход его размышлений на этот счет был следующий: все женские достоинства и прелести природа создала для мужчины, без него – все они ничто. Естественно, что женская привлекательность – это приманка слабого пола для соблазнения сильного пола. А вот по нравственным понятиям – это привилегия только для одиноких, то есть неженатых мужчин. Но он также зачастую является обманщиком, оставляя в одиночестве свою «возлюбленную». Согласитесь здесь, что трудно представить себе взрослого человека, так или иначе не нарушившего какое-нибудь правило, инструкцию или запрет. По всей вероятности запреты для того и существуют, чтобы их кто ни-будь когда ни-будь нарушил. И так уж устроен человек, что он всегда найдет мотивацию своему поступку, даже самому неблаговидному. А в этих больших и маленьких городах, куда забрасывала судьба пилотов, живут, между прочим, также молодые симпатичные и одинокие женщины, по тем или иным причинам не сумевшие устроить свою личную жизнь. Так уж получается, что их жизненные пути иногда пересекаются с женатыми мужчинами и, в последствие этого, возникают пресловутые «связи на стороне», которые зачастую и становятся поводом семейных (и не только их) разборок. Ну что же, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Это Буров прекрасно понимал. Он сидел в комнате, слушал музыку и думал об Ирине. За окном была ночная темень, по крыше балкона барабанил дождь. Эта симпатичная женщина сразу «зацепила» его своим обаянием, он не сомневался, что останется на ночь у нее. Каково же было его удивление, когда, закончив свои дела на кухне и войдя в комнату, она сказала:
— Ну что, Павел, может еще чашку чая на посошок?
— А почему на посошок?
— Мне очень приятно было познакомиться с вами, но я не могу оставить вас у себя, не обижайтесь, — женщина явно смутилась.
— Ну что же, вам виднее, — и Буров прошел в прихожую. Такой расклад был ему явно не по душе – тащиться ночью в дождь по пустынному городу – кому понравиться. Он обулся, нахлобучил на голову форменную фуражку и пожелал хозяйке спокойной ночи. Подойдя к двери и взявшись за ее ручку, он вдруг услышал сзади тихий голос Ирины:
— Подождите,…останьтесь. Скорее всего, эти слова вырвались подсознательно, как бы самопроизвольно, ведь ей, взрослой и порядочной женщине было в эту минуту трудно переступить черту нравственности – оставить у себя мужчину практически с первого знакомства, даже если он ей понравился. В то же время, она интуитивно поняла и испугалась, что если он сейчас уйдет, то, по всей вероятности, навсегда. Буров оглянулся,… и они заключили друг друга в объятия.
Примерно через полчаса между ними произошло ЭТО, как само собой разумеющееся. Некоторое время они лежали молча, словно осмысливали случившееся, только за окном продолжал стучать летний дождь. Она прижалась всем телом к нему, Павел погладил ее лицо:
— Ты что, плачешь?
— Ничего, это от радости, от того, что ты появился у меня.
— Так и ведь и ты для меня подарок, я это понял, как только увидел тебя. Он крепко обнял женщину, их губы встретились…
— Не спеши, — с глубоким придыханием прошептала она, отвечая на его объятья и поцелуи. В ней вдруг словно открылся запас нежности, который был до этого как бы, не востребованным. По всей вероятности природа награждает этим чувством женщину для того, чтобы она затем отдала эту нежность, ласку своему ребенку, домашнему животному, любимому мужчине. У Ирины эти чувства вспыхнули, словно пламя на ветру…
Под утро Павел уснул. Ирина уснуть не могла, она вся пребывала в плену какой-то сладкой истомы, ей хотелось находиться в ней, как можно больше. Она поняла, что в эту июльскую дождливую ночь в ее жизни произошло что-то важное и значительное, это – спящий рядом мужчина, который вошел в ее дом, тело и душу, заполнил собой пустовавшую в ней нишу. Он стал ей близок и дорог. Имея опыт замужества, она осознала, что такого у нее не было. И только сейчас, в эту ночь, благодаря ему, она ощутила то, чего ранее никогда не испытывала. Она нежно погладила его лицо и подумала: «боже мой, что же я не встретила тебя раньше, Паша, как мне хорошо с тобой». Она знала, что дома его ждет жена и сын и в ней где-то в глубине души появилось угрызение совести, будто она своровала, совершила грех. В то же время, словно в свое оправдание ей подумалось: может и я, имею право хоть на небольшой кусочек бабьего счастья, ведь я так сыта одиночеством. С такими мыслями она, наконец, уснула…
Они проснулись поздним утром. Погода, видимо, решила тоже внести свою лепту в их мажорное настроение – дождливая ночь сменилась солнечным днем. Ирина распахнула оконные шторы, открыла балконную дверь, и комната наполнилась светом и свежим утренним воздухом.
— Ну вот, Паша, поздравляю тебя с новой любовницей, — с какой-то долей иронии, но веселым голосом сказала Ирина. Немного задумавшись, он ответил:
— Поздравление принимаю, но только не с любовницей, а с женщиной. Почувствуй разницу.
— Конечно, чувствую, спасибо тебе, милый, ну ты еще немного поваляйся, а я займусь завтраком…
Уже после выпитой чашки кофе, откинувшись на спинку кресла, Буров сказал:
— Я, Ир, не пойму, куда смотрят здешние мужики, – такая женщина, – молодая, симпатичная, умная, и – одинокая. Здесь, явно, какая-то несправедливость.
— Спасибо тебе, Паша, за комплемент, но я на этот счет вот что скажу. В провинции, в глубинке, таких, как я, баб полно и не наша в этом вина, а скорее такова наша судьба. Это там, в больших городах, где театры, рестораны, разного рода тусовки проще найти друг друга. А здесь, где все на виду встретить толкового мужика не просто, они нарасхват, да и сколько вашего брата по лагерям, в Афгане, а то и просто пьяниц. Как видишь, статистика явно не в нашу пользу. Выйти за кого попало, дабы только стать замужней – не в моих правилах, а быть чьей-то любовницей – сплетен не оберешься.
Вот так мы и маемся, вдовы, одиночки без мужиков. А ведь иногда так хочется выстирать и выгладить мужскую рубашку, приготовить хороший обед и услышать в ответ: « Спасибо, тебе, дорогая». Но, увы…
Ирина глубоко вздохнула и продолжила:
— Мне вот повезло, благодаря Валентине появился у меня ты. Я хочу, Паша, чтобы ты знал, что теперь моя дверь тебе всегда открыта, что я буду рада видеть тебя.
Буров встал, подошел к ней, обнял:
— Не знаю, за какие заслуги судьба послала мне тебя, спасибо ей.
Он пошел на выход, к двери.
— Хоть у нас сегодня выходной, но мне надо быть в аэропорту, ты уж извини.
Прошло несколько дней. Экипаж Бурова выполнял полеты на Полярный Урал,- забрасывали продукты, оборудование в дальние партии Северной экспедиции, расположенные в нескольких сотнях километров от города. За день успевали сделать несколько рейсов. Вечером, после полетов Буров планировал визит к Ирине. Он поймал себя на том, что много думает о ней, вспоминает ее глаза, тихий голос, запах волос. Какой-то свежей струей она вдруг вошла в его душу и наполнила ее тихой радостью. Он понял, что скучает по ней, что хочет вновь ее обнять.
Его мысли прервал голос диспетчера. Валентина сообщила, что им необходимо выполнить срочное санитарное задание – из небольшого леспромхозовского поселка вывезти в областную больницу больного ребенка. Поселок находился примерно в восьмидесяти километрах восточнее от их маршрута.
— Леша, займись расчетом полета, — дал команду второму пилоту Буров. Через несколько минут тот сообщил:
— С учетом подлета до поселка время полета до Свердловска около двух часов, в светлое время не успеваем, прихватим ночь, нужно будет сделать посадку в Артемовском для дозаправки.
— Все понятно, — сказал командир и сообщил диспетчеру о расчетном времени прибытия в поселок. Там их уже ждали. Пока вертолет делал круг, на окраине собралось чуть ли не все его население. Сели, выключили двигатели.
— Что у вас случилось, — спросил Буров, подойдя к пожилой женщине в белом халате. Рядом с ней стояла молодая заплаканная женщина с ребенком на руках. По ее словам случилось следующее: трехлетний мальчик, оставшийся один в доме (мать зашла к соседке за какой-то надобностью и задержалась там), подставив табуретку залез в домашнюю аптечку и, достав горсть таблеток, съел их. Придя домой, мамаша застала ребенка лежащего на полу без сознания.
— Я сделала все, что в моих силах, но случай тяжелый, дорога каждая минута, я дозвонилась до областной детской больницы, нас там ждут, — заметно волнуясь, сказала фельдшер.
— Все понятно, садитесь в вертолет, — Буров был не многословен, — всем отойти подальше от винтов, — громко крикнул он публике. Заняв свое командирское место, дал команду экипажу:
— Запускаемся.
Через несколько минут вертолет был в воздухе.
— Леша, сделай штурманский расчет полета, время прибытия в Свердловск, — Буров дал команду второму пилоту Алексею. Тот склонился над картой и через пару минут сообщил:
— Время полета один час сорок минут, но топлива у нас в обрез, через час будем в Артемовском, там можно сесть и дозаправиться, — доложил Алексей.
— Понятно, — коротко ответил командир.
Буров понимал, что жизнь малыша сейчас в руках экипажа, и они должны сделать все, чтобы спасти его. Для увеличения скорости полета, он ввел повышенный режим работы двигателей, что, естественно, увеличило расход топлива. В вечернем небе сгущались сумерки. Минут через 15 вертолет летел уже в ночной темноте. Бортмеханик включил бортовые навигационные огни.
Там внизу, в городах и деревнях шла своя жизнь: люди ужинали, смотрели телевизор, готовились ко сну. А в пролетавшем над ними в звездном ночном небе вертолете шла борьба за то, чтобы не угасла жизнь маленького человека.
Подлетая к Артемовску, Буров запросил у диспетчера посадку для заправки вертолета.
— Посадку разрешаю, но с заправкой есть проблема, о вас нам сообщили недавно, рабочее время давно закончилось, заправщик дома, придется его ждать, — сообщил тот.
— Сколько времени его ждать? — спросил Буров.
— Я думаю, что не менее часа, он живет на другом конце города.
Пилоты переглянулись. Эта информация не вписывалась в их расчеты, ведь на кону была человеческая жизнь и каждая минута на счету. Буров понял, что именно сейчас он, как командир экипажа, должен принять решение. Времени для раздумывания было мало.
— Летим на Свердловск напрямую, «срезая углы», Леша, выдай курс и рассчитай, сколько мы выиграем по времени. Через минуту Алексей сообщил:
— Курс 220 градусов, сокращаем порядка 15 минут, но придется лететь над «запретками». Свердловск со всех сторон окружен воинскими частями, так называемыми «точками» ПВО, пролет над которыми строго запрещен. К аэродрому разрешается лететь только по так называемым «коридорам», нарушившим эти инструкции придется нести ответственность. Об этом хорошо известно всем экипажам, знал обо всем этом и Буров. Военные, конечно, так просто это не оставят, и потребуют объяснение, но о том, что будет завтра, он думал меньше всего, — сейчас он принял решение и готов за него отвечать. Сегодня, сейчас он любой ценой должен закончить полет и доставить еле живого мальчишку в аэропорт, в больницу.
В темном ночном небе уже отчетливо виднелось зарево от огней большого города, до аэродрома оставалось около пятнадцати минут лета. Летчики то и дело посматривали на шкалу топливомера, его стрелка была в нижнем углу, приближаясь к отметке критического остатка топлива.
— Олег, сходи в салон, посмотри, как там наши пассажиры,- попросил Буров бортмеханика. Через минуту он вернулся:
— Все в порядке, «пацан» по-прежнему без сознания, но главное живой.
«Ну и, слава Богу»,- подумал Буров.
В этот момент случилось то, что с тревогой ожидал каждый член экипажа: замигала лампочка, сигнализирующая об аварийном остатке горючего. Через несколько минут она перешла на режим постоянного горения, заполнив красным светом всю пилотскую кабину.
Теперь в любой момент двигатели вертолета могут прекратить свою работу и тогда…
— Спокойно, мужики, прорвемся, — сказал твердым, уверенным голосом себе и экипажу командир. Через минуту он вышел на связь с диспетчером аэропорта и запросил условия посадки. Тот сообщил на борт атмосферное давление, направление и силу ветра, видимость, потом добавил:
— Заход на посадку по схеме.
По правилам полетов и инструкции в темное время суток все самолеты и вертолеты должны производить посадку по прямоугольному маршруту, так называемой «коробочке», который обеспечивал пролет на безопасной высоте и определенном удалении от препятствий как искусственных, так и естественных (высокие сооружения, вышки, возвышенности и т. д.). По времени такой заход на посадку длится восемь-десять минут. Буров понимал, что сейчас у него этих минут нет, и он сообщил диспетчеру:
— Вас понял, условия принял, садиться будем визуально, с прямой.
Он намеренно не сказал «разрешите», понимая, что в таком случае он, нарушая правила, может подвести и диспетчера. Тот, бывший летчик, понял, что на борту сложная ситуация и ответил коротко:
— Вас понял, посадку доложите, «скорая» ждет.
Через несколько минут вертолет приземлился, и, как только перестали вращаться винты, к нему подъехала с включенной «мигалкой» машина скорой помощи. Летчики вышли из вертолета, отошли в сторонку, закурили.
— Олег, дай-ка сигарету, — попросил Буров.
— Паш, ты ж ведь у нас некурящий, — удивился тот.
— Мы сегодня грехов нацепляли, как «сучка блох», завтра нам достанется по полной, так что не только закурить, но и выпить стопку сегодня не помешает.
— Ладно, вы тут заканчивайте послеполетную, а я пошел в диспетчерскую писать объяснительную.

Когда поймаете такси, подождите меня, — Буров направился в здание аэропорта.
Примерно через полчаса он подошел к своим, ожидавшим его на привокзальной площади возле такси.
— Я сейчас позвонил дежурному диспетчеру санитарной авиации, жив наш малец, как его хоть звать? – спросил Буров.
— Я слышал, мать звала его Сережей,- ответил второй пилот.
«Ну что же, есть на небесах, видимо, и у малыша и у нас ангелы – хранители, спасибо им», подумалось Бурову уже в машине.
Ирина знала, что в этот вечер Павел к ней не придет, Валентина сообщила ей, что он улетел по срочному санитарному заданию в Свердловск. Она достала домашнюю реликвию – старинную иконку, оставшуюся от ее бабушки, поставила ее на тумбочку и сказала:
— Спаси и сохрани…

ноябрь 2011 г.

Мой брат

В этом документальном рассказе я хочу рассказать о своем брате Иване. В нашей, когда-то многодетной семье, он занимал особое место, так как на его долю выпало много испытаний, главное из которых – война. Его уже нет среди нас более двадцати лет, но в памяти моей он навсегда остался добрым, великодушным и мудрым человеком, много повидавшим на своем веку. На мой взгляд, такими качествами вознаграждены в большей степени бывшие фронтовики, как бы, взамен тех бомбежек, артобстрелов, ранений и других испытаний, через которые им суждено было пройти в годы войны.
В истории нашей страны неоднократно простым крестьянским мужикам приходилось откладывать свои дела и идти на войну с захватчиками. И, здесь у них, словно просыпалась отвага, стойкость и несгибаемость, которые, видимо, заложены в гены русского человека. Так было и в эту Отечественную…Молодые парни, уходившие воевать толком не обученные, необстрелянные прошедшие затем горнило войны, словно через чистилище, возвращались домой, к большому сожалению далеко уже не все, закаленными, «тертыми» мужиками. Война, ведь, делает доброго человека еще добрее, а плохого – хуже. Приято считать, что такие свойства как мудрость, понимание истинных ценностей познается человеком уже в старшем возрасте. Это так, но они, фронтовики были «награждены» этими качествами досрочно. Именно они, еще практически в юном возрасте, как говорится, «на своей шкуре» испытали такие понятия как жизнь и смерть, храбрость и трусость, доброта и злоба.
Если вкратце, то воевал мой Иван с 41 по 45 гг. Сначала на Ленинградском фронте, затем на третьем Украинском, был тяжело ранен (хотели ампутировать руку), награжден орденами и медалями. Войну начинал лейтенантом, а закончил в звании майора в освобожденной Вене 8 Мая. И было ему на тот момент всего лишь 23 года…
Разница в возрасте у меня с ним 21 год, и при наших встречах я неоднократно просил его рассказать о том времени, ведь мое поколение «проходило» войну по книжкам да кинофильмам, а тут родной брат, настоящий фронтовик. Но не очень-то любил он вспоминать те «огненные» годы как, видимо, и каждому ветерану. Но однажды, когда дома никого не было (дети в школе, жена на работе) за бутылкой хорошего коньяка, я все же «вытянул» из его военной биографии несколько эпизодов. После пары стопок, удобно расположившись в кресле, он разоткровенничался. Для большей достоверности привожу его рассказ от первого лица:
— Сразу после окончания ускоренных офицерских курсов, получив звание лейтенанта, я попал на Ленинградский фронт. Был декабрь 1941 года. В это время готовилась так называемая оперативная группа, а по сути, кавалерийская дивизия для рейда по немецким тылам. Я попал в ее состав командиром артиллерийского взвода, чтобы тебе сказать попроще – в моем распоряжении были две пушки — «сорокопятки на конной тяге. Ну, так вот, поначалу мы немцев «пошерстили» неплохо: прошлись кавалерийскими наскоками по их коммуникациям, уничтожили несколько небольших гарнизонов и т. д. Потом они взялись за нас по настоящему, окружили плотным кольцом и давай нас долбить артиллерией и бомбежками с воздуха. Вскоре у нас закончились боеприпасы и продовольствие. Правда, пару раз прилетали наши самолеты, сбросили немного парашютами продуктов, но это был мизер. Но это еще не все. В эту зиму стояли лютые морозы, и спали мы на снегу, на «лапниках» — ветках елок. Костры, из-за маскировки разводить не разрешалось. Ели своих же лошадей, так что конины тогда я наелся на всю оставшуюся жизнь.
В общем, вышли кое — как из окружения доходягами, представь себе, при моем весе почти в девяносто килограммов, у меня стал вес чуть более сорока. Да, наша группа поначалу была численностью более шести тысяч человек, а прорвалось к своим примерно четыреста. Потом больше двух месяцев нас откармливали. Вот такое у меня получилось боевое крещение. Ну а потом снова фронт, бои, тоже хлебнуть пришлось, но тот рейд не забуду никогда. Не знаю, как я тогда уцелел.
Ладно, давай-ка выпьем по стопке, и я расскажу тебе еще несколько интересных моментов.
— Дело было при освобождении Венгрии, в районе озера Балатон в начале весны 1945 года. Сильные тогда были бои, немцы хотели уничтожить нашу венгерскую группировку войск, не пустить нас в Австрию и Германию. Я в то время был в звании капитана, командовал артиллерийским дивизионом. Так вот, вызывают меня в штаб, и командир полка ставит задачу: ночью, скрытно дивизиону нужно выехать в район наступления нашей пехоты и на рассвете сделать артподготовку по немецким позициям. Приказ понятен, нам, »пушкарям», это была обычная работа. В общем, ночью двинулись, проехать надо было порядка тридцати километров. Колонна внушительная — двенадцать «студобеккеров» с орудиями, расчетами и боеприпасами. Едем медленно – местность горная, да и дорога узкая тут не разгонишься. Фары не включаем – светомаскировка. Я в кабине головной машины. Выезжаем на мост через реку Раба, он длиной примерно метров пятьдесят. Когда три машины уже были на мосту, с противоположной стороны вдруг навстречу выехала легковая «эмка». Нам на мосту не разъехаться никак. Остановились, из легковушки выходит офицер, я подхожу, вижу – полковник. Ну как положено, я руку под козырек и докладываю, мол такой –то направляюсь с дивизионом с заданием. Он также представился — начальник штаба такой-то части, я уж не помню сейчас какой, тогда бои шли сильные, войск было много. Он приказывает мне освободить мост, мол, ему надо срочно в штаб. Я ему говорю: «товарищ полковник, не могу я уступить дорогу, ведь это колона, да еще с прицепами, пока я буду здесь маневрировать, я не успею к назначенному сроку к месту назначения, а это трибунал» Он продолжает свое: «Я тебе приказываю, капитан, освободить мост, меня меньше всего интересует, попадешь ты под трибунал или нет» — он уже перешел на крик. Из машин подошли мои бойцы. Полковник уже не разговаривает, а орет: — Если сейчас не дашь мне дорогу, я буду стрелять», — и он начал расстегивать кобуру пистолета. Я уже почти четыре года, как на войне, всякого навидался, и фронт приучил меня в отчаянном положении идти напролом. Я тоже рассвирепел: « Мне, полковник, один хрен, здесь ты меня прикончишь, или это сделает трибунал, но я сейчас прикажу своим пушкарям, и они в момент тебя вместе с твоей машиной сбросят в речку».
Видя мою агрессивность, и поняв, что дело принимает крутой поворот, полковник, выругавшись крутым матом, крикнул своему шоферу: «Сдавай назад! Но я тебя, капитан запомнил, думаю, мы еще встретимся».
Ну а дальше я со своей колонной прибыл на место дислокации, дал артподготовку по передовым позициям немцев, потом снова бои – ну как на войне. Освобождал Венгрию, затем Австрию. Победу встречал в Вене, уже майором. С тем полковником больше не пересекался. Да и забылся тот случай на мосту, — чего только на войне не бывает…
Иван выпил стопку, закусил, затянулся сигаретой:
— Но судьба — злодейка, иногда так завернет… В общем, прошло примерно пять лет. Служил я тогда под Ленинградом, в городе Луга. Вызывают меня в штаб корпуса. Получаю предписание выехать в город Щербаков (сейчас Рыбинск) на месячные курсы «Выстрел». В то время, офицерский состав должен был в обязательном порядке пройти переподготовку, где изучалась новая техника, да и вообще повышалась профессиональная подготовка. Да и очередное звание не получишь без этих курсов. От офицеров, прошедших их, было известно, что командует ими больно сердитый генерал, порядки очень строгие, за нарушение — «губа». А мужики –то в основном молодые, бывшие фронтовики, хочется и в ресторане посидеть ну и так далее. Сам, понимаешь.
Так вот, прибыл я на место назначения. Прихожу в штаб, дабы представиться начальнику курсов лично, так положено. Захожу в кабинет и докладываю о своем прибытии генералу, сидящему за столом. Тот встает и подходит ко мне, смотрит в упор долгим взглядом и говорит:
— Ну что, майор, встретились, помнишь Венгрию и как ты хотел сбросить меня с моста?
Конечно, я тут же вспомнил того полковника, хоть было это ночью, и встреча была порядка десяти минут, и прошло уже несколько лет. У меня холодок прошел по телу, я почему-то сейчас испугался больше чем тогда на мосту, но все — таки бодрым голосом отвечаю:
— Так точно, товарищ генерал, вспомнил.
Генерал подошел к столу, подписал и отдал мне документы:
-Идите, майор, устраивайтесь, а вечером, к концу рабочего дня прибыть сюда ко мне, понятно?
— Так точно, вас понял.
Выхожу от него сам не свой, ну, думаю, влип, отыграется генерал на мне по полной. Целый день, понимаешь, хожу как неприкаенный, думаю, что он будет делать со мной. Дождался вечера, стучу в его кабинет, вхожу.
— Проходи, майор, садись.
Сам встает и подходит к шкафу и достает бутылку коньяка, закуску.
— Давай выпьем, Иван, вспомним то время. Зла на тебя я не держу, хоть ты завел меня по- настоящему. Ну а по сути, ты тогда был прав, я, конечно, опоздал на совещание к командиру корпуса, за что по головке, сам знаешь, не гладят, а тебе-то за срыв артподготовки трибунал грозил. В общем, молодец, мужик ты с характером. Сам понимаешь, посидели тогда мы с ним хорошо. Уже на выходе генерал мне говорит:
— Я знаю, что ваш брат меня побаивается, мол, держу вас, офицеров-фронтовиков в «ежевых рукавицах», оно может и так, но это ведь армия, иначе ведь нельзя. Но тебя это не касается, даю тебе, Иван, вольницу, но меру все равно знай.
Вот такие, брат, дела. Да, после окончания курсов «мой генерал» выдал мне рекомендацию на повышение звания, и вскоре я стал подполковником.
— А потом ты с ним не пересекался? — спросил я.
— Нет, не пришлось, знаю только, что потом он был заместителем начальника Академии в Москве.
— Давай-ка выпьем по стопке, и я еще случай расскажу.
Мы выпили, закусили, задымили сигаретами. Иван откинулся на спинку кресла. Орден Красной Звезды я получил уже после войны в 1948 году. Наш десантно-артиллерийский полк дислоцировался тогда в Литве в небольшом городке Калвария, что в пятидесяти километрах от Каунаса. Кстати, что бы ты знал, я ж ведь имею более ста прыжков с парашютом.
— Да ты что? Для меня это открытие, ну ты даешь, Ваня, — я действительно не знал этого факта в биографии своего старшего брата.
— Так вот, — продолжал Иван, — дело было летним теплым вечером. Заходит ко мне приятель, капитан Коля Самойлов, заядлый рыбак и говорит: «Дмитрич, давай на часик-другой мотанемся на рыбалку, тут неподалеку хорошая речка, нюхом чую, без рыбы не будем». Родом он из Астрахани, а тамошние мужики, видимо, все помешаны на этом деле.
Так и мой Николай, — его хлебом не корми, а дай порыбачить, как увидел речку или какой-нибудь водоем, — так и разматывает свои удочки. Они, кстати, всегда были при нем. Был у него свой немецкий трофейный — очень хороший мотоцикл, должен тебе сказать. «А почему бы не съездить», — подумал я. Сборы были не долгими, у Николая все было: снасти, крючки, баночки с червями и т.д. Минут пятнадцать езды по лесной дороге и вот мы на берегу речки. Взяв удочку и баночку с приманкой, я пошел по берегу, чтоб выбрать себе местечко для ловли. Нашел, стал рыбачить. Тишина, теплый вечер, да и клев хороший: минут через пятнадцать у меня уже было около десятка приличных окуней и подлещиков ну, думаю, молодец Коля, что вытащил меня. Хорошая уха должна быть сегодня на ужин! Слышу сзади шорох, подумал, что подошел Николай. Но тут же почувствовал, как в спину уперлись словно две палки стволы и тихий голос с акцентом приказал: «Руки вверх, не шуметь, чуть что – стреляю», обыскал, но оружия у меня с собой не было, затем велел идти по едва заметной тропинке вдоль реки. Мои конвоиры, а я понял, что их было двое, тихо переговаривались между собой на своем языке. Их стволы я все время ощущал на своей спине. Иду я с поднятыми руками и думаю: «Вот, влип! Войну прошел, в каких только переделках ни бывал, а тут попался как тот окунек на удочку «лесным братьям» пришел, видимо, мне «капец». О том, что в здешних лесах, как по всей тогдашней Прибалтике они «партизанили» мы, военные, конечно знали. В Каунасе в то время дислоцировалась даже дивизия НКВД и они, особисты, частенько делали рейды по местным ласам и хуторкам. Знали мы и то, что попасть к ним в плен, а еще офицеру – это верная и чаще всего, мучительная смерть. Да, но они где-то там, в глуши, а эти обнаглели –орудуют практически под носом воинской части.
Иду, а сам все время думаю, что делать? Так просто сдаваться никак нельзя, пропадать так с «музыкой», надо только поймать момент. Прошли метров сто, может немного больше, подходим к мостику, такой висящий, без опор, по одной стороне натянут трос. Мне команда сзади: «Иди на мост». Теперь в спину ствол упирается только один, мостик узкий, длиной примерно метров двадцать. Где-то к середине мостик под нашими шагами сильно разболтало, и я понял, что это мой шанс – резко разворачиваюсь и сходу, со всей силы кулаком бью в лицо «партизана». Удар получился отменный, не забывай, что тогда я служил в десанте, рукопашным боем владел неплохо, так что, взмахнув руками, он полетел в воду, а я еще успел выхватить у него немецкий «шмайссер». Задний, еще пацан, весь растерянный от такого поворота, заорал во всю глотку: «Не стреляйте, не стреляйте!» Винтовка у него была за плечом, он, видимо перебросил ее перед мостом, чтобы держаться рукой за натянутый трос. В него стрелять я не стал а, забрав у него винтовку, пару раз выстрелил в воздух, на них через несколько минут запыхавшись, прибежал Николай. К этому времени мой «пловец» уже выбрался на берег. Скрутив руки своими поясными ремнями, мы повели своих пленников к мотоциклу. Оказалось, что это не «братья», а отец и сын. Утрамбовали их двоих в коляске и вскоре привезли в свой гарнизон. В этот же вечер за ними приехали «особисты» из Каунаса. Через день они «накрыли» всю банду. Ну а мне пришлось крутить дырку на кителе для ордена. Вот так-то, брат, два случая и оба на мосту. Давай-ка еще по стопочке, уж больно я сегодня разговорился, аж в горле пересохло.
Я долго находился под впечатлением услышанного, и к тем чувствам, которые присущи родным по крови людям, у меня добавилось чувство истинной гордости за старшего брата, и, помню, что вспомнились мне тогда лермонтовские строчки: «Да, были люди в наше время…».

январь 2012 г.

Баба Маня

Где-то в начале июля 1969 года я сошел с поезда Москва – Ленинград на станции Вышний Волочек. В этом городе проживала тогда родная тетя моей супруги — Жданова Мария Ивановна или как ее называли в семейном кругу, баба Маня. Теща моя, Пелагея Ивановна, царство ей небесное, к этому времени уже умерла. Баба Маня уговорила супругу, гостившую у нее, оставить на некоторое время нашего сына Андрея, тому тогда было около двух лет. Пусть, мол, малец поживет у нас, попьет козьего молочка, поправится на свежем воздухе. А жила она в своем доме с дочерью, зятем и двумя детьми – внучкой Наташей и внуком Валерой. Рассуждала, видимо, баба Маня так, коль не стало у нашего сына бабушки, возьму- ка я на себя эту миссию, пусть ребенок хоть немного, но почувствует бабушкину ласку и заботу, а своим внукам он не помеха, вместе даже веселее.
Примерно через два месяца я и приехал в этот город за сыном. Было теплое, солнечное утро и, после душной атмосферы вагона, я решил пройтись по городу, так как был я налегке и знал, что «язык до Киева доведет», а дворники уже махали своими метлами.
Раньше в Вышнем Волочке я не был, мое знакомство с этим городом было только по школе, о нем писал в своей повести «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищев.
Город утопал в зелени, но главное, что поразило меня тогда, это мостики – небольшие по величине, но своеобразные по своей конструкции: горбатые и прямые, с ажурными металлическими перилами. Как позже я узнал, местные речки Цна и Тверца еще в восемнадцатом веке были «закольцованы» в каналы и соединяли их берега эти мостики. Целые улицы из крепких двухэтажных кирпичных домов еще дореволюционной постройки говорили о том, что когда-то здесь жило зажиточное купечество. Когда то здесь было развито ткацкое производство, и местная мануфактура была известна даже за пределами России. Как и подобает такому городу, в нем в центре, расположен красавец храм, одним словом – здесь Русью пахнет, как сказал наш классик. Так что мои первые впечатления об этом городе были очень приятные.
Небольшой дом, куда я пришел, располагался на окраине города, возле плотины и к моему приходу его обитатели уже были на ногах. Конечно, первый, кто меня «приветствовал», это пес — Жуля, с которым потом я, естественно, подружился. Вскоре, после приветствий, гостеприимные хозяева усадили меня за стол, и уже здесь я поближе познакомился с этими добрыми людьми. И хоть я впервые познакомился с ними, но атмосфера искренности и простоты создала впечатление, что мы уже давно знакомы.
Мне показалось, что всю «погоду» в доме делает баба Маня, и это мое наблюдение еще больше утвердилось в течение тех нескольких дней, которых я пробыл в этом доме. И это не выглядело как некий диктат одного человека, отнюдь – в домашней обстановке чувствовалась естественность и простота в отношениях всех членов этой семьи.
Бабе Мане в ту пору было за семьдесят, но этот возраст не отражался на ее трудоспособности – небольшого роста, сухопарая, подвижная, но не суетливая, с самого раннего утра она уже на ногах, стараясь не разбудить домочадцев, хлопочет у печи на кухне, что-то варит в чугунке или печет ароматные пироги. Она все успевала: покормить скотину (коз, куриц, собаку) и приготовить завтрак. Внешне она ничем особенно не выделялась, разве только большими голубыми и выразительными глазами, это говорило о том, что в молодости она была очень привлекательной девушкой. В этом я лишний раз убедился, когда рассматривал пожелтевшие фотографии из семейного альбома. Тяжелый повседневный труд на ткацкой фабрике (об отдыхе в теплых морских краях даже не мечталось), недосыпание, недоедание (вкусный кусок прежде всего ребенку), да вечные домашние хлопоты красоты не добавляли, со временем лицо покрылось морщинами, стали натруженными руки, потускнели глаза и т. д. Что поделаешь – годы подвластны над каждым человеком, что-то они у нас отбирают, а что-то дают, разве только не всем и не по полной мере. Характерной чертой бабы Мани была доброта. Этим качеством господь наградил ее от всей души, я думаю, что ее запаса хватило бы для нескольких людей. Что-то я не припомню из своего окружения другого человека такой доброты. У этой простой русской женщины даже намека не было на какую — либо озлобленность, хотя лиха хлебнуть ей досталось прилично. Видимо, таково свойство простых русских людей — спокойно и терпеливо тянуть свою лямку с покорностью судьбе, без обиды и роптания, а взамен этому получать душевную доброту и щедро делиться ею с окружающими. У таких людей большая концентрация человеческой теплоты, участия, порядочности, и они отдают все это своим близким, насыщают этими свойствами домашнюю атмосферу. У нее, бабы Мани, имена-то были Андрюшенька, Наташенька, Димочка и т. д. И каждому у нее найдется доброе слово, будь то ребенок, взрослый или какое-нибудь животное. Побудешь, некоторое время около такого светлого человека и словно поневоле очищаешься от той мути, что зачастую мы носим в своей душе.
Через несколько лет баба Маня умерла. Как рассказывала ее дочь Ида, она захворала, ослабла, несколько дней лежала в постели, но сильно не охала, не причитала.
Накануне попросила, чтобы ее помыли, затем одела чистую рубашку и под утро тихо скончалась. На ее похороны я не успел, приехал на поминки, постоял у свежевырытой ее могилки, думая, что таким людям господь держит место только в раю.
Так получилось, что на протяжении своего жизненного пути я повидал много, так сказать, важных персон и ни один из них не оставил в моей памяти такой добрый и светлый след, как простая русская женщина – баба Маня.
На этом можно было закончить свой небольшой рассказ, но в этот же день, когда я возвращался поездом с маленьким сыном домой, произошла еще одна интересная встреча, если ее так можно назвать, запечатлевшаяся в моей памяти. Где-то примерно через час на небольшой станции в наш вагон подсели два мужика. Поезд стоял не более двух минут, и они быстро загрузили в тамбур свой багаж: плетеные корзины, закрытые пологом, фанерные самодельные ящики с небольшими дырочками. Я в это время находился в тамбуре, пришлось им помочь. Когда поезд тронулся, они с облегчением вздохнули – ну, слава Богу, успели, погрузились. Заносить свой багаж дальше в вагон они не стали, только аккуратнее его сложили, дабы не мешал пассажирам. Один из мужиков сел в моем купе, как раз здесь были их места, другой остался в тамбуре, при багаже. До Москвы ехать несколько часов, мой сын, наревевшись от разлуки с любимой бабушкой, безмятежно спал, я же глазел в окно на проплывающие мимо пейзажи. Как само собой разумеющееся, у нас с попутчиком завязался типичный в таких случаях разговор – откуда, куда и т. д. Николай, так звали моего соседа, примерно сорока лет крепкого телосложения, поведал, что работают они в леспромхозе, а сейчас везут в Москву товар на продажу.
— Я живу в Сибири, и, когда предоставляется возможность, то люблю побродить в лесу, без грибов или ягод домой, практически, не возвращаешься. А как ваши здешние леса? Чего это так много вы везете в Москву? Не уж-то, столько грибов?
Николай не очень охотно ответил:
— Везем кое-что, думаю, подзаработаем неплохо.
Меня это заинтересовало еще больше, и после моих просьб он сказал:
— Ну ладно, пойдем, покажу тебе наш груз, только уговор, чтобы никому ни слова о нем. Выйдя в тамбур, он сказал напарнику:
— Покажи ему наш товар.
Тот аккуратно развязал тесемки на одной корзине, приподнял тряпичный полог. Я посмотрел во внутрь и оторопел – там были змеи. Их было много, они медленно переползали друг через друга, темные с характерным зигзагом на спине – это были, конечно же, гадюки. Сами понимаете, зрелище не из приятных, твари они омерзительные.
— И сколько их здесь? – спросил я.
— В каждой корзине и в ящике по 30 штук, ответил Николай, закрывая своих подопечных.
— Так их везти, конечно, нельзя, не дай Бог выползут, можешь представить себе, какая будет в поезде паника, даже проводница не знает, что у нас за груз. Везем на свой страх и риск, без присмотра их, естественно не оставляем.
Мы вернулись в купе. Уже здесь Николай сказал, что везут своих подопечных они в Москву. Там в районе метро «Планерная» имеется серпентарий, где и будут из них «добывать» яд. Змеелов он оказывается уже опытный, не один раз гадюки его кусали, у него уже выработался защитный иммунитет.
За время нашего общения я получил много информации об этих пресмыкающихся.
Мне тогда подумалось: создает ведь природа всевозможных животных – одних человек употребляет в пищу, другие его одевают, а вот змеи какую они «выполняют функцию»? Прежде всего, их яд очень нужен для здоровья человека, а еще, на мой взгляд, чтобы в человеке не притуплялось чувство страха и омерзения, ведь эти эмоции тоже ему нужны.

февраль 2012 г.

Свидание

Однажды теплым летним вечером на даче собралась небольшая компания – трое, уже немолодых, всем чуть более 60 лет мужчин. Отличная погода, коньячок под шашлычок, доверительная свободная атмосфера, располагающая к задушевным разговорам, тем более, что все трое – друзья еще с далекой школьной поры, когда они жили в одном доме, гоняли шайбу на дворовом корте, влюблялись и писали записочки своим одноклассницам. Затем, повзрослевших, жизнь раскидала и потрепала их, каждому довелось пройти через свои «дым, Крым и медные трубы», дабы потом стать профессионалом в своем деле. Годы и время «поработали « и над внешностью этих, когда-то симпатичных парней: сейчас у всех троих появились пенсионные животики, лысины и седины вместо красивых причесок. У каждого была своя семья, дети, внуки. Но раз в год они находили какой-нибудь повод для такого рода мужской посиделки, да и в их семьях к этому относились с пониманием.
Хозяин дачи Герман – крупного телосложения мужчина со скуластым лицом, властными манерами – бывший полковник, прошедший через Афган и Чечню, единолично «колдовал» над мангалом. В его действиях чувствовался знаток своего дела. Тут же рядом, в небольшой беседке в удобных креслах за столом с зелеными листьями салатов, красными помидорами и прочей снедью расположились двое: рыжеусый интеллигентного вида Юрий, хирург, врач высшей категории, за спиной которого не один десяток спасенных жизней и круглолицый, голубоглазый Виктор, бывший вертолетчик, первоклассный пилот, налетавший более двенадцати тысяч часов на различных типах вертолетов.
Что-то Герман долго нас мучит голодом, давайте-ка пропустим по одной, вон сколько всякой закуски на столе, — предложил Виктор.
— Да все готово, вечно у вас не хватает терпежу, – в беседку вошел Герман с пышными шампурами и вкусный шашлычный аромат заполнил окружность. Компания зашевелилась, застучали тарелки, наполнились рюмки… и дружеская мужская посиделка пошла по своему руслу – выпили за встречу, за здоровье своих близких и т. д. В ход пошли шутки, анекдоты. Ну, и как положено в таких случаях, рано или поздно разговор заходит о женщинах. В памяти практически каждого человека где-то подспудно лежат впечатления, истории, которые просятся иногда «вылезти наружу». И лучше всего это получается после нескольких рюмок, эта тема, так сказать, должна созреть.
Слово взял Виктор:
— Давайте, мужики, расскажу вам одну забавную историю, случившуюся со мной.
— Неужели с женщиной, Витя, что же ты натворил, ведь ты у нас самый праведный и порядочный семьянин, — поддел его Юрий.
— Да какой там я праведник, такой же грешник как все.
Погодите, давайте-ка перед этим выпьем, закусим, — предложил Герман и через пару минут добавил:
— Вот теперь, давай, Витек, колись.
Тот по — удобнее устроился в кресле и начал:
— Случилась эта абсурдная, в то же время и смешная история давно, тогда я только первый год летал после окончания летного училища. Был вторым пилотом в составе экипажа командира вертолета Меркушина Василия и бортмеханика Орлова Бориса. Мужики были опытные, авторитетные, обеим было за тридцать ( по авиационным меркам это были «старики»), мне тогда было немногим более двадцати. Летал я с ними уже несколько месяцев, так что экипаж наш можно назвать по нашей терминологии слетанным, что немаловажно в нашем деле.
— Однако четкое взаимопонимание важно и в хирургии, — вставил реплику Юрий, — ну, ладно, продолжай.
— Летали мы тогда в Тюменской области, обслуживали нефтяников, возили бригады на буровые.
Мне те времена никак не забыть: летом жара температура за тридцать, тучи комарья, гнуса, весна и осень – это, естественно, непролазная грязь, а зимой трескучие морозы, целый день в вертолете, только и думаешь – быстрее бы закончились полеты, быстрее бы в теплое помещение, в теплую кровать. Была там еще одна проблема – женщины, вернее почти их полное отсутствие и по существу эта проблема была более ощутимой, чем те, первые. Полным полно газовиков, нефтяников, водителей, вертолетчиков – молодых здоровых мужиков, а женщин раз, два и обчелся. А без них трудно нашему брату. Но наше мудрое руководство нашло выход из положения: был объявлен оргнабор молодых женщин, обещая им хорошую зарплату, северные льготы, ну и, естественно, устройство личной жизни (это уж как кому повезет). Я однажды был свидетелем, когда они разгружались в речном порту Нижневартовска. Должен заметить, что там было много довольно таки симпатичных девушек. Работали они основном в столовых, в конторах медпунктах и т. д. Общим, таким образом, «разбавили» мужское сообщество.
— Ну, ты давай ближе к делу, Витя, это нам понятно, — не выдержал Герман.
— Так вот, — не обращая внимания на реплику, — продолжал Виктор, — наш командир обзавелся такой подругой. Звали ее Галиной, работало она в бухгалтерии в нефтеуправлении. Я мельком видел ее – женщина как женщина, ничего особенного, разве только то, что, как попозже выяснилось, завела она себе еще одного «друга» из местных – здоровый мужик, буровик по имени Николай… Как уж они между собой ее делили, я не знаю, это не мое дело, но только особой тайны здесь не было.
— Ну, здесь налицо любовный треугольник, и мне не совсем понятно, куда смотрели наши доблестные парторганы и прочие организации, отвечающие за нравственно-моральный облик советского человека, — саркастически отметил Герман.
— Конечно, нам тут, вовсю, трубили какие они герои – труженики, покорители Севера, а они, оказывается, хахали те еще, — в таком же тоне поддержал его Юра.
— Ну, вам дай волю, вы наговорите, знаю вас. Лучше уж слушайте меня дальше. Дело было зимой. Холодище. Отлетали мы целый день на морозе, помню пока дошли до гостиницы, у нас физиономии заиндевели. Быстро поужинали и в постель. Спать еще рано мы лежим, кайфуем, книжки читаем. Бортмеханик Борис лежит, громко смеется, прочтя очередную хохму Шурика Балаганова из «Золотого теленка». Вдруг стук в дверь и в комнату входит женщина, уже не первой, как говорится свежести, в наспех наброшенном пальто, как я понял, та самая Галина, Васина «подруга» и сразу бесцеремонно подсаживается на стул возле его изголовья:
— Вась, пойдем ко мне, у меня коньячок есть, я пельменей настряпаю…пойдем, Вась, ну чего здесь лежать…
— Ой, Галя, ничего я не хочу, сегодня выдался тяжелый день, я устал, спать хочется, ты извини, но я не пойду, — заартачился Василий. Та не унималась «пойдем, да пойдем».
Тогда он толи в шутку, толь в серьез говорит ей:
— Бери с собой Бориса, здоровый мужик, лежит и ржет как мерин.
Галина посмотрела на тут же лежащего Борю: и в самом деле подходящий, почему бы его не пригласить, — и тут же, не вставая со стула, только приподняв его, она переместилась к нему:
— Боря, Боренька, пойдем ко мне, тут рядом, у меня коньячок есть, я печь истопила, поставлю пельмени, пойдем, миленький…Борис опешил:
— Да ты что, Галина, сбрендила, что ли, да никуда я не пойду, — грубо осадил ее Борис, и после небольшой паузы добавил:
— Вон молодого возьми, Витю, он у нас парень шустрый, парень то, что надо…
Здесь Виктор сделал небольшую паузу, затем продолжил:
— Я никогда не забуду выражение ее лица после слов Бориса. Она широко раскрыла глаза, словно обрадовалась какой-то находке – в самом деле, здесь рядом лежит молодой симпатичный парень, и она словно хищник набросилась на свою жертву, так же как раньше вместе со стулом вмиг подсела ко мне и словно старому знакомому, хотя, по сути, мы не знали друг друга, заговорила:
— Витенька, дорогой, вставай, пойдем ко мне, у меня тепло, есть коньяк, я тебя пельменями накормлю, пойдем, хороший мой…
— Да вы что, куда это я пойду. Не надо мне никакого коньяка и пельменей, мы только что поужинали и вообще, я то, здесь при, чем…
Но женщина не отступала, проявила еще большую настырность:
— Да что же это такое? Три мужика валяются в постелях в двух десятках шагов от моего дома, и не одного я не могу уговорить? Она была возмущена и готова устроить нам настоящую бучу. Тут уже не выдержали мои мужики и практически в один голос набросились на меня:
— Витя, да сходи ты, ведь не отстанет, выручай экипаж. Ничего с тобой ведь не случится, ну уважь нас, хуже тебе не будет. Одним словом, уговорили они меня. С огромной неохотой я надел спортивный костюм, сунул ноги в унты и, набросив куртку, вышел из комнаты. На улице Галина взяла меня под руку:
— Я тут рядом живу, вон мой барак. Действительно, через несколько минут мы уже поднимались по скрипучим половицам на второй этаж деревянного длинного здания. В коридоре тускло горела лампочка. Женщина быстро открыло ключом оббитую дермантином дверь, и я оказался в ее «апартаментах» – небольшой комнате с самой что ни есть неприхотливой обстановкой: кровать, шкаф и небольшой стол с пару стульями. Справа от двери за ситцевой занавеской была кухонька, там же была и печь. В комнате было тепло. Я снял унты и куртку. Галина усадила меня за стол, принесла бутылку коньяка «Плиска» и мы с ней выпили по стопке. Еще десять минут назад это была свирепая женщина, а тут она преобразилась, стала веселой и похорошевшей.
— Ну, ты, Витек, подожди немножко, я поставлю пельмени, — и она скрылась за занавеской.
Но я, конечно, ее радости не разделял. При мысли о том, что рано или поздно придется ложиться с этой тетей в постель мне становилось не по себе, в голове было только одно – как бы избежать этот момент, как бы скорее уйти отсюда. А вот и пельмени готовы. Галина наложила мне полную тарелку, разлила по стопкам коньяк, в этот момент громко хлопнула входная дверь барака, и кто-то стал подниматься по скрипучей лестнице наверх. По тяжелой поступи не сложно было догадаться, что это крупный габаритный мужчина. Сидящая напротив меня в легком халатике Галина вдруг вся побледнела, на ее лице был явный испуг. И вдруг я понял, что это ее «хахаль» Николай. Но ведь он должен быть на буровой, мы только два дня назад завозили его бригаду и еще бортмеханик Борис мне шепнул: «видишь того амбала, это и есть Николай, друг Галки ну и нашего командира». Теперь этот «амбал» вовсю барабанил в дверь:
— Галка, стерва, открывай или я сейчас вышибу дверь!
Не знаю, испугался ли я, но помню, что душа и тело словно окаменели, сижу как парализованный только в голове одно – ну и, влип! Бежать, — куда, небольшое окошко крепко законопачено на зиму, да об этом я в этот момент и не думал. А Николай уже не стучал, а барабанил так, что, казалось, ходуном заходил весь этот барак. Хозяйка сидит, как и я неподвижная. А за дверью отборный мат, еще минута и замок не выдержал, дверь распахнулась и в комнату вваливается свирепый Николай, а перед ним, как нынче говорят « картина маслом»: сидят голуби сизокрылые. Ну, думаю, капец, сейчас размажет он меня по стенке.
От увиденного он сам опешил, затем, хмыкнув, говорит:
— То, что Василий захаживает к Галине, я знаю, а вот каким ветром тебя сюда занесло?
— Ты ж ведь Виктор?
Я сижу, словно воды в рот набравший, но почувствовал, что свирепости в нем поубавилось. Он подошел к столу, на котором все также стоят две стопки с коньяком и тарелки с пельменями. Хозяйка быстро шмыгнула на кухню.
Наконец у меня появился голос, и я говорю прямо ему в лицо:
— Ну что ты тянешь, давай бей мне морду.
— А зачем, давай лучше выпьем, коль уже налито, — предложил он.
Мы выпили, Николай взялся за пельмени, мне же они в горло не полезли. Сижу, молча, а затем спрашиваю:
-Ну, так что, я пойду?
— Иди, кто тебя держит, — уже довольно таки миролюбиво сказал он.
Натянув унты и схватив куртку, я тут же выскочил на улицу, остановился, полной грудью хватанул морозный воздух, отдышался. Через несколько минут я был в гостинице. Мои мужики еще не спали, читали свои книжки. Мое появление их сильно удивило:
— Уже «отстрелялся», так быстро? – спросил Василий.
— Вот что значит молодой – раз, два и в дамках, молодец, — похвалил меня бортмеханик.
Я, молча, разделся, сел на кровать и рассказал им о случившемся. Да, влип ты, Витя, как кур во щип, и я тут виноват, ты уж прости — прокомментировал командир.
— Надо представить тебя к награде за мужество, — пошутил Борис.
Но мне было не до шуток, я не мог уснуть. На следующий день выяснилось, что вечером, когда мы уже не летали, на той буровой, на которой работал Николай, что-то сломалось. Приняли решение привезти на замену запчасть на вездеходе, благо буровая находилась недалеко, в семидесяти километрах. Вот таким образом Николай и нарисовался у Галины. Позже, через несколько дней, я увидел на вертолетной площадке, возле диспетчерского вагончика мирно беседующих Василия и Николая. Подходить я к ним не стал, может они согласовывали между собой график посещения своей подруги, кто их знает. Да, кстати, она, Галина, ходила несколько дней с приличным «фингалом» под глазом, и я ей при случайной встрече, выразил сочувствие.
— Вот такая случилась со мной оказия, — закончил Виктор свой рассказ.
— Да, здесь и смешно и грустно, но вполне объяснимо, — тоном знатока сказал Герман, — есть такая порода женщин, для которых ночь без мужчины – повод для кручины.
— Мне кажется существенными в этой ситуации следующее: во-первых то, что Николай был трезв, во вторых то, что он здоровяк, такие люди по сути добряки, ну и, видимо то, что Галина все-таки свободная женщина, — проанализировал Юрий.
— Вы, конечно, вправе рассуждать так, как вам заблагорассудится, но я тогда, в ту бессонную ночь дал себе зарок на всю жизнь: по чужим бабам не таскаться, вот так-то, мужики.
— Видимо подобные ситуации в некоторых случаях имеют более существенный воспитательный эффект, чем «лекции» всевозможных парторганов того времени о нравственности советского человека,- саркастически подметил Герман.
— Но, тем не менее, мужики, это надо обмыть, да и шашлыки уже остыли, — добавил он.

апрель 2012 г.

Доронин

Среди большого количества людей, которых мне довелось повстречать на своем жизненном пути, были яркие, в определенной степени своеобразные личности, оставившие в моей душе и памяти свой след. Попробую рассказать об одном таком человеке, командире вертолета Улан- Удэнского авиаотряда, в который я с двумя товарищами прибыл по назначению после окончания летного училища летом 1966 года. Вначале разбора полетов нас представил коллективу командир отряда. В перерыве, в курилке мы знакомились уже индивидуально: дружеские рукопожатия, похлопывания по плечу, мол, все будет нормально, ребята. Подошел высокий мужик примерно 35-летнего возраста, большие карие глаза выражали доброжелательность, протянул руку и сказал: «Доронин». В его рукопожатии чувствовалась сила, и в этом кратковременном первом знакомстве я, где то в душе проникся к нему симпатией.
Прошел примерно год. Мы, молодые пилоты, вошли, как говорится в колею, освоились в коллективе летного отряда. Мало-мальски мы уже знали практически всех людей, это, безусловно, разные характеры, судьбы, возраст, но всех объединяла профессия – вертолетчики. Специфика нашей работы такова, что большую часть ее представляют командировки, различные как по продолжительности, так и по дальности. На нашем сленге это называется «оперативная точка». За свою летную деятельность мне приходилось работать в отрыве от базы за несколько тысяч километров и находиться в командировках более месяца. Это было для нас обычным делом. На «точках» экипажи жили в основном в пилотских, т. е. небольших служебных гостиницах при аэропортах местных воздушных линий. Здесь, в основном, общались экипажи, жили одной семьей. Естественно, что на «оперативных точках» я встречался с Владимиром Васильевичем Дорониным, у нас с ним сложились хорошие приятельские отношения. Мало того что это была харизматичная личность, в тоже время это был опытный командир с допусками к самым сложным видам полетов (в сложных метеоусловиях, ночью, в горах и т. д.) Естественно, что молодым вторым пилотам хотелось попасть в экипаж Доронина, я не исключаю и себя. И вот однажды вызывает меня к себе командир эскадрильи. Вхожу, вижу, кроме него в кабинете за столом сидит Доронин.
— Ну вот, Дмитрий, я решил определить тебя в экипаж Владимира Васильевича, он давно к тебе присматривался. Завтра я проверю вас на слетанность, подпишу приказ, затем вы вылетаете работать в Тюменскую область, в Нижневартовск, готовьтесь, — распорядился комэск. Такому повороту событий я был очень рад. Здесь я позволю себе сделать небольшое отступление, дабы сказать в двух словах, что такое проверка экипажа на слетанность. Этот фактор играет существенную роль в работе небольшого коллектива самолета или вертолета. Пилоты ведь тоже люди и им свойственны такие же чувства, как и любому человеку. Другое дело, что профессия, которой они себя посвящают, требует от них максимальной концентрации, собранности и четкого взаимодействия. Особенно в аварийной ситуации, когда принимать решение необходимо в считанные секунды. Вот здесь и нужны вышеперечисленные качества, плюс, конечно же, знание и опыт каждого члена экипажа. Даже небольшая растерянность, ошибочное действие одного из них могут привести к печальному исходу. И таких случаев в истории авиации предостаточно, как и много случаев противоположных, когда экипаж даже, казалось, в безысходной ситуации выходил из нее победителем, спасая людей и дорогостоящую технику. Вот почему в авиации придают такое большое значение слетанности экипажа, поэтому, если по какой-то причине кто-то отказывается летать в составе данного экипажа, то командование всегда идет ему навстречу. В моем же случае второй пилот, которого я должен заменить, вынужден был уйти в продолжительный отпуск по семейным обстоятельствам. Таким образом, я оказался в экипаже Доронина, летали мы вместе года два и за это время я неоднократно убеждался, что он действительно человек неординарный. Попробую убедить в этом и читателя.
Работали мы в Тюменской области, тогда, кстати, в семидесятые годы там приходилось летать практически всем вертолетчикам Советского Союза, одновременно в небе могло находиться более сотни вертолетов. Нынешним владельцам нефти и газопроводов и миллиардных состояний неплохо бы напомнить, кому они обязаны в первую очередь своим богатством. Так вот, обслуживали мы нефтяников, возили бригады на буровые. Прилетели на одну из них со сменной вахтой, выключились. Когда в вертолет загрузилась отработавшая смена, оказалось, что их, мужиков значительно больше, чем положено. Явная перегрузка, мы не взлетим. Бортмеханик Витя Орлов просит пятерых человек, расположившихся у двери выйти из вертолета. Те словно не слышат его, сидят плотно в обнимку со своими увесистыми рюкзаками. Время идет, у нас еще много работы, задержка явно не в нашу пользу. Никто из нефтяников даже не пошевелиться. Покинув кабину, к двери подошел командир:
— Мужики, поймите, мы не сможем взлететь, грохнемся в ближайшее болото, пять человек должны покинуть вертолет, сегодня же вторым рейсом увезем вас домой. Никто не выходит.
— Тогда кто у вас старший, где бригадир, мать вашу перемать. Снова, никакой реакции. И тут Доронин взорвался:
А ну всем до единого, немедленно покинуть вертолет, всем, здесь командую теперь я, командир экипажа, — и тут же с какой-то яростью сам стал выбрасывать нефтяников из вертолета, сопровождая свои действия отборным матом. Видимо только тогда они поняли, что придется подчиниться. Когда все вышли Доронин тем властным тоном построил их, отсчитал половину и запустил в вертолет. Один из оставшихся подошел к командиру:
— Я Печёрин, мне надо лететь сейчас.
— А я Лермонтов, подождешь, немедленно отойди от вертолета, мы запускаемся.
Мы взлетели. Конечно, вторым рейсом, часа через три мы увезли оставшихся буровиков, но этот случай еще имел продолжение. Уже вечером, после полетов мы в небольшом фойе гостиницы играем в бильярд. Заходят два человека, прилично одетые, один из них тот, который назывался Печёриным. На лацкане его пиджака был орден. Оказалось, что он известный среди местных нефтяников буровик, передовик производства.
— Почему же вы не вмешались в ситуацию, вам, как говориться, и карты в руки, вы ж ведь авторитетный человек? — спросил Володя.
— Да вот меня словно заклинило тогда я, конечно, виноват, вы, безусловно, были правы и чтобы, поставить в этом деле точку, я предлагаю выпить,- и он достал из портфеля бутылку хорошего коньяка. На этом инцидент был окончен…
В те времена было модным пение под гитару, которая была обязательным атрибутом любого общежития и любой, мало-мальски умеющий играть на этом инструменте привлекал к себе внимание. Весь наш отряд знал, что Володя Доронин хорошо поет под аккомпанирование гитары. Кто-то однажды его спросил, не является ли актриса Татьяна Доронина его родственницей?
— Ну как же, Танька моя двоюродная сестра, разве это не заметно?- ответил он. И сказал он это так убедительно, что не поверить в это было невозможно, хотя конечно, он блефовал. Но то, что он обладал артистическими способностями, было бесспорно. Как-то летом в Сургуте мы решили сходить на концерт. Приехал тогда на гастроли симпатичный и популярный певец Юрий Гуляев, ныне, к сожалению, ушедший из жизни. В местном клубе, как говорится, яблоку негде упасть. Концерт был отличный, всем понравился. После его окончания молодые ребята из стройотряда (а их на всевозможных стройках в то время было много) решили его продолжить своей самодеятельностью. Они хорошо пели, читали стихи. Я спросил у Володи:
— Может, и ты повеселишь публику? Он немного подумал, а затем решился:
-Ладно, давай попробую. Я подошел к ведущему и тот вскоре объявил:
— Сейчас перед вами выступит командир вертолета Владимир Доронин.
Тот поднялся на сцену, взял у ведущего гитару, подстроил ее и запел мягким тенором. Вначале на итальянском «Бэ само, бэ само муче..», затем «Серегу Санина» Ю. Визборга, что то из репертуара В. Высоцкого. Публика была в восторге – хлопала, кричала: «давай еще!». А когда он спел того же Визборга «Как здорово, что все мы сегодня собрались», зал скандировал: «До-ро-нин, До ро нин!». Мне показалось тогда, что его приветствовали не хуже Ю. Гуляева, в подобных случаях в душе возникает гордое чувство, выраженное словами «Знай наших».
Чтобы продолжить эту тему опишу еще один случай. Я уже не помню точно, где это произошло, ну мы работали на «оперативной точке» жили в местной гостинице. Оказалось, что здесь же остановилась певица Валентина Толкунова. Так получилось, что мы оказались в фойе в тот момент, когда она приехала после концерта. Подошла с большими букетами цветов к администратору за ключом от номера. Та вместе с несколькими женщинами из обслуживающего персонала стала уговаривать певицу спеть:
— Мы так хотели попасть на ваш концерт, но, увы, работа, спойте хоть что-нибудь нам, пожалуйста. Валентина отнекивалась:
— Вы знаете, я так устала, извините, не могу.
Володя, сидевший тут же в кресле, вдруг резко поднимается и, бросив на ходу: «подождите» пошел в наш номер. Возвращается через минуту с большой красивой шкурой чернобурки в руках, подходит к Толкуновой, надевает этот воротник ей на плечи и говорит тоном, словно с давнишней знакомой: «Валюш, спой нам, пожалуйста». Она, конечно, была в шоке, ну как здесь не спеть. Тут же велела своему аккомпаниатору достать аккордеон, и в зале гостиницы зазвучал прекрасный голос певицы. Буквально через минуту-другую фойе заполнилось публикой. Она спела и «Полустаночек» и «Носики-курносики» и что-то еще, затем подошла к Доронину и обняла его. Уже в номере я спросил у него:
— Володь, тебе не жалко, ты ж ведь купил ее жене.
— Ерунда, куплю еще одну, поцелуй народной артистки того стоит – весело ответил он.
Надо ли здесь говорить о том, что со своими данными — высокий брюнет с выразительными глазами в летной форме производил впечатление на слабый пол, к тому же он обладал чувством галантности, хорошо танцевал, что свойственно далеко не всем мужчинам. Не стану вдаваться в подробности, но мастерством покорять женские сердца он, безусловно, владел.
Конечно, наши отцы-командиры знали о самобытности и авторитете Доронина в коллективе, они тоже уважали его и в то же время понимали, что с ним «ухо надо держать востро». Однажды на общем партийном собрании авиаотряда «прорабатывали» за какой-то проступок одного пилота. Естественно секретарь парткома, командование «дуют в одну дуду». Летный состав, как всегда у нас заведено сидит, молчит, ведь сегодня «мочат» его, а завтра меня… И вдруг поднимает руку Доронин:
— Разрешите сказать пару слов, — и так убедительно стал защищать коллегу, что того не то что наказывать надо, а наоборот, поощрить. Естественно, что весь ход этого, спланированного замполитом собрания пошел по другому сценарию, конечно, такие случаи начальство не любит и при удобном моменте старается отыграться. Неоднократно Володю представляли к правительственной награде, но, увы, по чьей- то воле эта награда доставалась другому.
Вот еще один эпизод. Как-то нашему экипажу поставили задачу возить большое начальство из Москвы. Накануне в вертолете навели чистоту, постелили коврики, завезли термоса с едой. Один из местных начальников, больно ретивый, стал уговаривать Доронина, что бы тот при докладе о готовности экипажа отдал московскому боссу честь под козырек, на что Володя ответил:
— Мы гражданская авиация, хотите, чтобы отдали честь – заказывайте вертолет у военных. Перед вылетом он спокойно доложил гостям о готовности экипажа к выполнению задания без козыряния, от чего у того уговорщика немного перекосили физиономию.
Вот такой он, Владимир Васильевич Доронин, на мой взгляд, интересный человек и я рад, что повстречал его на своем жизненном пути. Не знаю почему, но в нашей стране всегда была питательная среда для казнокрадов, подхалимов и всякого рода проходимцев это, конечно, обидно и появление таких людей как Доронин вселяет надежду, что все у России будет хорошо, было бы таких «Дорониных» побольше.

май 2012 г.