Корешков Константин Александрович
(1913-2000)
Родился в Вологодской области. С 10 лет остался без родителей. Беспризорничал. В 1930 году окончил школу крестьянской молодежи. Работал учителем в школе. В 1939 году был призван в армию. Воевал. Закончил военную службу в марте 1947 года. До 1959 года занимался педагогической деятельностью, затем работал начальником отдела кадров на мебельной фабрике в г. Сысерти. С 1973 года вышел на пенсию. С детства писал стихи. Одна из ведущих тем его стихов – война и мирная жизнь, в последние годы жизни все чаще – сатирические миниатюры, сценки, жизненные зарисовки.
Изданы авторские книги: «По велению души» (2008), «Исповедь: стихотворения и поэмы» (2009), «В пламени огненных лет» (2009).
Тревожные дни
Не пойму, я что такое
Вдруг случилося со мной.
Дни и ночи, как шальной.
Ни просвета, ни покоя
Нет в душе моей больной.
Только солнышко заходит,
Вновь сомнения приходят,
И ответа не находят.
Что же, братцы происходит
В стороне моей родной?
Неужели, в самом деле,
Все неправда, все обман?
Что неправда? Что обман?
В голове моей туман.
Я и верю и не верю,
Все своим аршином мерю,
Ощущая в сердце дрожь…
Барабанит дождь по крыше.
Смелый голос чей-то слышу
— Все неправда! Злая ложь!
Я от мысли той немею,
Повторить ее не смею,
(Не дай, боже, кто услышит)
Тише, мыши, кот на крыше!
И молчу, молчу, молчу!
1937 год Вологда, педучилище
Фронтовая сестра
Я спешил с приказаньем
Командира отряда.
Вдруг, снаряд разорвался
Позади где-то рядом.
И воздушной волною
Меня бросило оземь
На проталине поля
В изумрудную озимь.
Не пойму сам я толком
От нервозности что ли? –
Пораженный осколком
я не чувствовал боли.
Снова землю тряхнуло.
В голове закружилось.
И в глазах потемнело,
Будто все провалилось.
Но очнулся и снова
Слышу грома раскаты.
Распаленные боем,
Пробегают солдаты.
Поднимаясь в атаку
Побросали шинели.
Содрогается воздух,
Брызжет ливень шрапнели.
Я хочу приподняться,
Но какая-то сила.
Опрокинула навзничь
И к земле придавила.
Вдруг, средь адского гула
Не утихшего боя
слышу ласковый голос:
— Что солдатик с тобою?.
И тревожное вижу,
Лицо юной девчонки
Русый выбился локон
Из солдатской шапчонки.
А глаза голубые.
Взгляд их ласковый милый.
И едва ль ей от роду
Восемнадцать лет было.
Не вчера ль еще в школе
Щеголяла в косичках?
А теперь боевая,
Фронтовая сестричка!
Обработала рану,
Наложила повязку
До сих пор ощущаю
Нежных рук ее ласку…
Помогла приподняться,
Ободряю, как брата.
Только с ней не смогли мы
Доползти до санбата…
Злая пуля шальная
Песню смерти пропела
Даже вскрикнуть сестричка
Не смогла, не успела.
Побледнела и сникла,
Как былиночка в поле…
У меня, как увидел,
Сердце сжалось от боли…
Я смотрел и не верил
Думал, скоро очнется
И невинной улыбкой
Снова мне улыбается.
Никогда не забыть мне
Этой девушки милой.
В сине небо глядела
Она взглядом застылым.
Удивляясь чему-то
Чуть приподняла брови.
На виске застывала
Струйка слипшейся крови.
Сколько дней пролетело,
А мне все еще снится
В мятой серой шинели
Фронтовая сестрица.
Чуть забудусь и снова
Слышу грома раскаты,
Распаленные боем,
Пробегают солдаты.
Поднимаясь в атаку,
Покидали шинели,
Содрогается воздух
Брызжет ливень шрапнели.
И средь этого ада
Будто снова живая
Перевязывает рану
Мне сестра фронтовая.
Июнь 1942г. г. Тюмень э/госпиталь 2475
Родина
О, Родина любимая,
Звезда неугасимая, родная Русь моя!
Врагов ордой проклятою
Истоптаны богатые,
Твои необозримые поля!
Снарядами изранена,
Изрыта, испоганена
Священная колхозная земля
И светит смерть над ярами,
Опалена пожарами
Садов твоих краса.
В сражениях неистовых
Свинцом врагов освистаны
Твои зеленокудрые леса.
Снарядами прочесаны,
Захламлены, забросаны
И смолкли в них веселые
Пернатых голоса.
Стоят осиротевшие,
От горя побледневшие,
И варварской жестокостью людской
Осколками иссечены.
И сохнут искалечены
Березки белоствольные
Над зеркалом-рекой!
Замызганы, облапаны
Железных чудовищ лапами
Измяты и истоптаны
Полчищами врага,
Копытом конским выбиты.
Слезой горючей вымыты
Шелковые луга.
Невинными, безгрешными,
Слезами неутешными
Сирот судьбой обиженных
Пут-дороги выжжены
Слезами матерей,
Немой тоской пропитаны
По капле кровью считаны
Священной кровью, огненной
Отцов и сыновей.
О, Родина любимая!
Звезда неугасимая –
Мы пред тобой в долгу!
За все, я твердо верю
Великой грозной мерой
Отмерим мы врагу!
Уже спешат с расплатою
На их орду проклятую
Железные полки!
А впереди суровые
На муку смерть готовые,
Прямые, непреклонные
В сраженьях закаленные идут большевики!
1944 г. Порошино
Анастасия
В год народного несчастья,
Той, так памятной, весной
Кончила девчонка Настя
Местной школы класс седьмой.
Насте дальше бы учиться,
Но встревожена она:
Рвется подлый враг к столице,
Идет страшная война.
На стенах вокруг плакаты:
«В бой Мать-Родина зовет»
… Делать ложи к автоматам
Девочка к станку встает!
Научилась, наловчилась.
Поняла станка секрет,
А тогда Настюше было
Лишь всего пятнадцать лет.
Была ростом маловата –
Не видать из-за станка
Но за смену выдавала
Нормы две наверняка!
А бывало, что стояла
По две смены за станком
И в артели Настя стала
Комсомольским вожаком.
Как давно все это было!
Пролетели сорок лет
Но забыть тех дней не в силах,
Этим дням забвенья нет!
Ведь свой век Анастасия
Нашей фабрике верна.
На таких стоит Россия,
Их трудом она сильна!
30.01.1981 г.
Выхожу на Бессонову гору
Выхожу на Бессонову гору,
Мне ласкает лицо ветерок.
Я смотрю на родные просторы,
На любимый родной городок.
А вокруг в красоте величавой,
Устремляясь к лазури небес.
Головою кивает курчавый
Светом солнечным залитый лес.
Ах, друзья дорогие, поверьте,
Я немало дорог обошел
Но милее родимой Сысерти
Я нигде городка не нашел.
И не только лесов красотою,
Отраженной зеркальным прудом,
Мы горды именами героев
И Сысертских умельцев трудом.
Знают нашу Сысерть во всем мире.
Про ее трудовые дела.
И в Рангуне, В Дели и в Каире
Гидромашевцев слава прошла.
1968 г. Сысерть
О юности
Ах, юность, юность золотая!
Неповторимы твои дни!
Ты с каждым годом отлетаешь
Все дальше, дальше, черт возьми!
Нам было не до ласки нежной.
Страна брала подъем крутой.
И юность та была железной,
Или стальной. Не золотой.
Ей нужно было быть железной:
Осатанелый ярый враг,
Нередко в темноте с обрезом
Подстерегал ее кулак.
И нэпманы и спекулянты
Точили на нее ножи.
И подстрекатели Антанты
Поднять пытались мятежи.
А юность шла своей дорогой,
Наперекор всем силам зла,
Полуголодной, босоногой,
Но непреклонною была.
Шла по степям, по тропам горным
Лесами, топями болот,
Стремясь своим трудом упорным
Отчизну вывести вперед.
Пусть не всегда мы правы были,
Рубили иногда сплеча,
Дорогу в новый мир торили
И ошибались сгоряча.
Удачи были и ошибки,
И радость светлая побед,
И боль утраты, и улыбки,
И грезы юношеских лет,
И чувство комсомольской чести,
Готовность выстоять в беде.
Но не было средь нас корысти,
Заботы только о себе.
Эх, если б снова был я молод!
Что б юность светлую вернуть,
Готов я через нужду и голод
Вновь повторить нелегкий путь.
1975-1980 годы Сысерть
Зимняя ночь в деревне
О, как длинны зимою ночи!
Поверите, друзья, нет мочи
Даже старухам на печи
Давить до утра кирпичи.
И старикам, конечно, тоже.
Что ж говорить о молодежи.
Ползут лениво вечера
Сегодня так же, как вчера!
Не видел никогда вовек
Наш житель северных селений
Ни клубов, ни библиотек,
Ни театральных представлений.
И ни журналов, ни газет.
Так проходили сотни лет
И той тысячелетней ночи
Уж выносить не стало мочи.
Но как же время провести?
Заняться чем? Куда пойти?
В окне чуть-чуть мерцает свет,
Ни свеч, ни керосина нет.
Но спать ложиться не причина —
Дымит трескучая лучина.
Чумазый, без штанов, малец
Лучиной правит деловито.
Горит трехъярусный светец
И угли падают в корыто.
В избушке тесной, кто как мог,
Кто на пол сел, кто на порог,
Кто на широкую скамью,
К чулану, потеснив семью.
Кто на приступок примостился,
Кто, стоя к печи прислонился,
Кто грудью навалясь на чан,
Кто за столом, кто на топчан-
Со всей деревни мужики-
И бедняки и середняки,
Безусые и пожилые,
Пришли припомнить дни былые,
Позубоскалить, поострить
И по делам поговорить,
Прослушать сказку иль былинку,
Узнать последнюю новинку.
Иль самому их рассказать
Свое искусство показать
Вот выдохлись от шуток гости
Всем на селе промыты кости
За день и на пять лет вперед-
Пришел твой, сказочник, черед.
В безвестных северных селеньях
Хранятся чудные творенья.
Их мудрый наш народ творит
И устно сотни лет хранит.
От них народа мудрость веет
Они не меркнут, не ржавеют
Чем дальше их народ хранит,
Тем ярче мудрость та блестит.
Недаром сказочника чтит
Народ и слушает с вниманьем
Безмолвно, затаив дыханье!
А он начнет часов с шести
Рассказ ведет до десяти,
Закончит сказку прибауткой
И спросит всем известной шуткой:
— Ну, как, друзья? Пора кончать
Иль, может, новую начать?
И все тут просят в голос рьяно,
Что расходиться еще рано,
Что настроенья нет ко сну
— Скажи, скажи еще одну!
— Что ж рассказать, так рассказать.
И льется речь его опять
Про моря и океаны,
Про неведомые страны,
Про седых богатырей
Про отцов и сыновей
Благородных и отважных,
Про изменников продажных,
Про царей дураковатых,
Царедворцев вороватых,
Про заморских к нам гостей,
Про попов и про чертей.
Про мошенников-купцов,
Про помещиков-глупцов,
Про живую, про водицу
И про красную девицу.
И про ведьму-лиходейку
И про мачеху-злодейку
Про сиротку-мастерицу
Про чудесную жар- птицу.
Про разбойников свободных
И защитников народных,
Промышлявших по лесам,
Не корившихся царям…
Во всех домах огонь потух.
Пропел полуночный петух,
А речь сказителя все льется
Как кружево, узор плетется.
А сказке нет и нет конца.
Откуда только что берется…
…Таким запомнил я отца.
Другим не помню и не знаю.
При свете дымного светца,
Льняную стельку пришивая
На старый валенок худой,
Под ветра северного вой,
Под треск березовой лучины
Он дивно сказки говорил.
Не просто говорил-творил,
Вплетая в их узор старинный
С достоинством, не торопясь,
Подсказанную жизнью вязь.
Вторые петухи пропели
Пора к соломенной постели.
Зевота косит людям рот.
Рассказчик сказку прерывает,
Ее, не кончив, объявляет:
— Ну, мужики, я спать ложусь,
А сказку завтра доскажу.
И помню я, как уходили
С зевотой мужики домой
И с удивленьем говорили,
Покачивая головой:
— Ну, и талант, скажу я, паря
У Александра Ильича.
— Талантище, едрена корень!
— Как будто воду из ключа
Бадьею в кадку наливает,
Воды в ключе не убывает.
— И так всю зиму, каждый год!
— Как шубу шьет!
— Как пули льет.
— Откуда столько он берет!
Как жаль, что был я слишком мал
И многое не понимал
Хотел запомнить сказки эти,
Но не запомнил ни одной…
Как мало пожил ты на свете,
Мой милый сказочник, родной.
Зачем?
Времена иные настали,
Старый быт обречен на слом
Но зачем же, зачем надругались
Мы над милым родным селом?
Колокольню у церкви взорвали,
А роскошный дом кулака
Раскурочили, разломали.
За бесценок, продав с молотка.
И село стало нищенски голым,
Обнажив всю убогость халуп…
Но нужны нам читальни и школы
И пожарная башня и клуб!
Так зачем же, скажите на милость,
Эта дикая пустота?
Неразумной и дикой силой
Отнята у села красота!
О, поверьте, и мне ненавистен
Обреченный историей быт.
Мир замшелых поповских истин
Должен быть навсегда забыт.
Но стремясь ради блага народа
Мир прогнивший похоронить
Все, что в прежние годы,
Нужно бережно, свято хранить.
1929-1937г.г.
Стихи и жизнь
Пылает в золоте безоблачный закат
День угасает… тишина немая.
И даже тополя листвой не шевелят.
Как ты хорош, последний вечер мая!
Я выхожу на школьное крыльцо,
Чтоб насладиться майскою прохладой
И вот она повеяла в лицо
Дыханьем расцветающего сада.
Вокруг раскинулись колхозные поля.
А за ручьем – деревня Курьяково.
Кривые улицы, рябины, тополя,
Разбросанные как-то бестолково.
Я здесь работаю уж третий год,
Учу уму колхозных ребятишек
Через ребят мне ближе стал народ
И сам я стал к народу ближе.
Учитель! Мог ли я когда мечтать?
И не в чужие ли уселся сани?
Учитель должен все, все в жизни знать
А у меня, друзья так мало знаний.
И я свои заполнил вечера
Работой, напряженной до отказа.
О, нет, не по указке Наробраза
Сижу, порой, за книгой до утра!
Друзья мои! Я просто, не пойму
Того, кто плачется, что жить в деревне скучно
Непостижимо моему уму –
Как заскучать, вдруг, с книгой неразлучной?
И я спешу, спешу скорей позвать
Познать все прочно, а не мимоходом,
Чтоб все, что мной упущено нагнать
И поделиться познанным с народом.
Здесь я учитель и пропагандист,
Докладчик, лектор, культорганизатор,
Порою фельдшер и юрист –
И я же местный литератор!
И не заметил сам как врос в родной колхоз.
Политкружки, доклады, стенгазета…
И вот, чтобы решить любой вопрос,
Идут ко мне крестьяне за советом.
Иной придет – седая голова
Он не в отцы годится мне, а в деды.
А мне всего от роду двадцать лет,
Как провести «на уровне» беседу?
Как дать ему, старейшему совет?
Как на вопрос дать правильный ответ?
Я тот ответ ищу, ищу, ночами…
А как же иначе? Судите сами!
Какое счастье милые друзья,
Почувствовать, что ты с народом дружен!
Что все село – это твоя семья
И той семье ты очень, очень нужен!
Доволен я такой своей судьбой
Хотя порою, сыт одной картошкой:
Чтоб выиграть жестокий бой с нуждой
Не грех и потерпеть немножко.
Речь о грехах, не скрою: есть грехи
В колхозе очень много неполадок.
Лирические бросил я стихи
Мой стих теперь не ровен и не гладок.
Подобен палке суковатой он
Сырой не ошкурен, не остроган и не тесан.
Есть литературность под вопросом
Он лишь для данного села рожден
Но ведь не всем же Пушкиными быть,
А манией величия я не страдаю.
Рвача, хапуху к стенке пригвоздить,
Или высмеять презренного лентяя.
Сразить громаду, дебошира, наглеца,
Колючей эпиграммой бросить в краску,
Сорвать с зарвавшегося подлеца
Псевдо-патриотическую маску.
Разоблачить лжеца и пустозвона,
Что «аллилуйя» кричит, как поп с амвона,
И как огня боится не грехов,
А обличительных стихов.
Скажите – разве эта цель не благородна?
И пусть мои стихи не звучны и не модны
Пусть слава их не перешла
Околицу родимого села.
Они ценнее виршей эластичных
Лирически слезливых и тепличных
О тихой заводи, заплеснелом пруду,
О розах васильках и прочей ерунде.
Пылает в золоте безоблачный закат
День угасает. Тишина немая.
И даже тополя листвой не шелестят
Конец весны. Последний вечер мая.
1936 г. Курьяково